Уклінно просимо заповнити Опитування про фемінативи  


[Костомаров Н. И. Русские инородцы. — М., 1996. — С. 499-503.]

Попередня     Головна     Наступна





Н. КОСТОМАРОВ

О ПРЕПОДАВАНИИ НА НАРОДНОМ ЯЗЫКЕ В ЮЖНОЙ РУСИ

*) Опубликовано в газете «Голос», 1863, № 94.



Дело издания книг научного содержания на южнорусском языке, предпринятое нами, имеет целью практические и нравственные пользы народа. Никто, надеюсь, не станет отрицать, что для ознакомления народа вообще с предметами просвещения, для удобнейшего и скорейшего расширения круга его понятий, желательно было бы, чтоб сведения, служащие для этой цели, были передаваемы в наиболее простой, ясной, для всех доступной и удобовразумительной форме. Прежде всего это достигается тогда, когда будет принят тот самый склад языка, то самое течение речи, которые присущи народу и ни в каком случае не могут ему показаться чуждыми. Наш, так называемый, общерусский язык, язык литературы и образованного общества, не имеет для того достаточных ручательств. Причина тому очевидна. Историческое течение прошлой умственной жизни нашей было таково, что общество и литература развивались и образовывались в противоречии с народом, и потому, вместо того, чтобы для выражения понятий просвещенной сферы искать элементов в духе своенародного слова, прибегали к искусственному составлению слов и построению речи — и отдалились от народа. Это сознают великорусы, писавшие для великорусского народа: им постоянно приходится, и часто неудачно, изменять свой язык и подводить его под народную речь. Что же сказать о другой половине нашего русского народа, которая говорит особым славянским наречием, с множеством неупотребительных в общерусском языке слов, при совершенном отсутствии многих, употребляемых в последнем, и со своеобразными фонетическими и синтаксическими признака-/500/ми? Здесь передача образования народу не значила ли бы предварительную выучку иного наречия, прежде чем пришлось бы народу что-нибудь передать на этом наречии? Положим, что в высших и даже средних учебных заведениях ученики, вместе с новыми понятиями, могут усвоивать чуждый, с детства, им язык. Для этого есть и время — потому что ученики пробывают в школах по нескольку лет, есть и причины — потому что, по окончании ученья, эти ученики будут жить и вращаться в такой среде, где этот язык употребителен. Но такой способ совершенно неприменим, если мы не будем иметь в виду брать из массы личности, для образования, а пожелаем, по возможности, всю массу, посредством воспитания, поднять выше настоящего уровня ее умственного быта. Поселянину дорого время: нельзя заставлять тратить его на изучение того, что не составляет для него первой потребности; желая ему сколько-нибудь образования, надлежит знакомить его с тем, что более всего необходимо для умственной жизни в его сфере; он из нее не выйдет, он не покинет своего плуга, или своего топора. До сих пор, получая известную, хотя бы крайне слабую, долю образования, он неизбежно покидал то и другое. Теперь мы не того хотим; мы домогаемся того, чтобы, продолжая черную работу своих предков, поселянин сделался причастен великому делу исторического прогресса человеческой образованности, был знаком с ее результатами и чрез то сознавал и свое человеческое и гражданское достоинство. Для этого вовсе не нужно искоренять элементы его прежней жизни, коль скоро они не противны образованности и способны к развитию — а к таким именно и принадлежит его родное наречие. Давайте ему знание в легчайшей для него форме; ведите его прямым, а не окольным путем; научайте его так, чтобы знание сливалось с его жизнью, а не было для него чем-то посторонним. А оно именно будет иметь последнее качество, если вы станете учить народ на ином, а не на родном, усвоенном им с колыбели наречии. Книга и изустная речь будут для него две разные вещи. Этого отнюдь не следует, если мы хотим избежать схоластического характера в народной образованности. Надобно, чтобы книга поясняла народу его впечатления и воззрения, а не нуждалась сама в пояснениях; надобно, чтобы книга говорила ему так, как он привык говорить в своей семье, с своими знакомыми, а не так, как до сих пор говорили с ним барин, чиновник, солдат. Надобно, чтоб он не боялся книги, а полюбил ее. Для этого необходимо принять естественную форму передачи сведений на его родном наречии.

Я укажу при этом на то обстоятельство, что южнорусский народ имеет причину особенно неохотно принимать образование на ином для него наречии. До сих пор эта народность, с ее /501/ родным наречием, находилась в презрении и поругании, по предрассудкам, господствовавшим в обществе. Южнорусский простой народ считался каким-то поколением глупцов; самое обычное народное прозвище южнорусского поселянина в высшем обществе было — хохол-дурак; в барских домах выучивали этой фразе даже попугаев. От этого малороссийская народность и просвещение казались противоположными и несовместимыми стихиями. Те, которые происходили из этого народа, при первом соприкосновении с образованностью, а чаще с жалкою полуобразованностью, не только старались избавиться от признаков своей народности, но даже стыдились своего происхождения; иногда укрывали его и прикидывались — большею частью, неудачно и смешно — великорусами, и вообще смотрели с пренебрежением на тот народ, из которого сами вышли. Кто не глумился над этой народностью? Кто не плевал на нее? Кто не кидал в нее грязью, а подчас и каменьями? И помещик, боявшийся, чтоб его дети не произнесли невзначай, при гостях, слышанных в девичьей или лакейской дурацких мужицких слов; и становой пристав, внук шинкаря или кромаря, жаловавшийся на глупость хохлов и убежденный в превосходстве великорусов; и солдат, при малейшем послаблении дисциплины готовый считать своим достоянием вола, курицу и хозяйку мужика, у которого поставлен на квартире; и великорусский торгаш, не считавший грехом надувать глупого хохла и выдумавший поговорку: хохлы не люди; за хохла три пятницы молока не есть! Ругался над нею даже Белинский, со всем своим либерализмом не увидавший ничего, кроме шутовского переряживанья из фрака в свитку, в попытках некоторых малороссов поднять родное наречие своего народа, дерзнувших признать свое собственное единство с этим народом, под риском прослыть сумасшедшими или злонамеренными. Немудрено, что, при общем заклеймении этого народа печатью глупости, на нем, в самом деле, лег отпечаток апатии и умственной робости. Эти качества надобно разогнать! Надлежит же, прежде всего, внушить южнорусу чувство и сознание, что и он — такой же человек, как и другие, и что элементы его народности так же достойны уважения, как и других народов; а для этого потребно, чтобы на его презираемом, оплеванном языке заговорили с ним серьезно о предметах просвещенной сферы. Тогда только он и просвещение полюбит, и тех, кто станет давать ему это просвещение. Иначе, если его будут продолжать просвещать по-прежнему, т.е. по общерусским учебникам, то выйдет вот что: часть этого народа выучится общерусскому языку с грехом пополам, оторвется от народа, наполнится глупым тщеславием, станет смотреть на себя как на избранников, а на народ — как на невежественное стадо едиственно потому, что этот /502/ народ не научился говорить, как они стали говорить — остальной народ всею огромною массою отвернется от просвещения, и будет прав: он почувствует то, что, может быть, не всегда будет в состоянии объяснить; он почувствует над собою нравственное насилие и, по общему свойству человеческой природы, станет его ненавидеть.

Что справедливо, то и полезно. Fiat justitia! Общество виновато пред юножрусскою народностью: оно долго терпело ее унижение — пусть теперь загладит свою ошибку, оказывая ей человеческое уважение.

Некоторые пророчат, что язык южнорусский не может выдержать конкуренции с русским, и должен будет уступить ему место, а сам исчезнуть. Мы не станем доказывать, что этого быть не может. Согласимся даже, что это неизбежно случится, хотя, вероятно, случится только тогда, когда наш общерусский язык, через поднятие народных масс к уровню образования, перестанет, по своему складу, быть тем, чем теперь. Во всяком случае, допустим, что южнорусскому наречию в будущем суждено исчезнуть. Что ж из этого? Что будет, о том станут размышлять и судить наши потомки, а наше дело поступать сообразно тому, что существует пред нашими глазами, а не сообразно нашим гаданиям и предположениям. Тринадцать мильйонов народа говорят этим языком; следовательно, эти тринадцать мильйонов имеют право на участие в общечеловеческом образовании с своим достоянием.

С такими взглядами мы приступаем к делу народного образования в южной Руси. На южнорусском языке пишут и печатают уже давно. В последние два года существовал даже журнал, специально посвященный возрождению южнорусского языка и народности. Все это принесло чрезвычайную пользу, приготовив значительно язык для литературного образования, и притом не отрезав его нимало от народного склада речи. В этом последнем случае, малорусская письменность представляет редкое, счастливое явление, так что если взять великорусскую народную речь, изолированную от всего, что составляет исключительное достояние общерусского общественного языка и непонятно сразу для простолюдина, то, в сравнении с нею, южнорусское наречие развито безмерно выше, ибо на нем теперь уже возможно, не отдаляясь от народного способа выражения, излагать предметы науки для элементарного воспитания. Это счастливое положение дает надежду, что малорусский народ будет развиваться иным путем, чем до сих пор развивались европейские народы. Язык его не в высшем классе образуется, не будет притягивать в сферу образованности личности из низшей массы, а станет подниматься и развиваться вместе с массою народа; степень разви-/503/тия языка будет указывать уровень народного воспитания. Выгоды такого способа развития языка несомненны: он не впадет в искусственность, в школьную схоластику, а останется навсегда живою речью, и наука, изложенная на нем, не будет мертвою грудою формального знания, а сольется с жизнью и соделается для нее духом и светом.

Вот основания, с которыми мы предприняли дело составления капитала в пользу издания книг научного содержания на южнорусском языке. Успех нашего предприятия будет зависеть, во-первых, от готовности принимающих участие в деле народного образования жертвовать деньгами; во-вторых, от сочувствия и уменья тех, которые примутся за составление этих книг. В охоте самого народа учиться на своем языке — мы не сомневаемся, хотя и говорят некоторые ревностные поборники однообразия, что южнорусский народ сам вовсе не желает развития собственной речи, а предпочитает учиться по-великорусски. Может быть, и встречаются явления, которые подают повод к таким заключениям; но это потому, что на южнорусском языке учиться было нечему; а когда напишутся на нем книги, из которых народ может почерпать для себя воспитание, то, конечно, он предпочтет свое чужому. У него есть на то пословица: «Лучче свое латане (с заплатами), ниж чуже хватане».

Нельзя сказать, чтобы написать книги научного содержания, годные для сельского южнорусского народа, была легкая задача. Надобно соединять и основательное знание науки и народного языка, и быть хорошо освоенным с образом народного понимания. В настоящем положении языка, когда он находится, так сказать, в периоде перехода от поэзии к науке, всего удобнее были бы повествования из священной и политической истории, географические описания и удобопонятные изложения устройства вселенной и естествознания. Относительно последнего рода знаний, мы имели много случаев испытать, что народ южнорусский с особенным сочувствием к нему обращается. Но самою первою потребностью народного образования, мы полагаем, должен быть перевод Евангелия на южнорусское наречие *); и все, кому дорого наше народное дело, вероятно, разделят вместе с нами желание, чтобы духовные власти смотрели на это благосклонными глазами, сообразно духу православной церкви, которая издревле и всегда старалась, чтоб источник нашей веры и нравственности был открыт и доступен для всякого разумения.



*) В рукописях известны нам уже два перевода: один — г. Морачевского, заслуживший лестный и одобрительный отзыв императорской академии наук и теперь находящийся в рассмотрении св. синода; другой — автора настоящей статьи, который в скором времени представится к рассмотрению.






Костомаров Н. И. О преподавании на народном языке в Южной Руси // Костомаров Н. И. Русские инородцы. — М., 1996. — С. 499-503.










Попередня     Головна     Наступна


Етимологія та історія української мови:

Датчанин:   В основі української назви датчани лежить долучення староукраїнської книжності до європейського контексту, до грецькомовної і латинськомовної науки. Саме із західних джерел прийшла -т- основи. І коли наші сучасники вживають назв датський, датчанин, то, навіть не здогадуючись, ступають по слідах, прокладених півтисячоліття тому предками, які перебували у великій європейській культурній спільноті. . . . )



 


Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть ціле слово мишкою та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.