Попередня     Головна     Наступна

ГЛАВА 14

О повествовании французского писателя о начатой войне противу Польши Богдана Хмельницкого

С сего самого времени за отнятие у именитого чигиринского жителя Богдана Хмельницкого польским старостою Конецпольским его вотчины, прозываемой Суботов, и за несносную, причиненную ему от чигиринского подстаросты Чаплинского обиду смертельным поруганием над его женою, и за битье его сына, возгорелось неукротимое в нем пламя злобы, и за все при том выше описанные от Польши Малой России притеснения, наглости и убийства с нарушением всех жалованных ей от польских королей прав и закона, учинилося чрез того Хмельницкого во всем войске козацком и во всей Малой России жителях возмущение с неукротимою яростию и вооружением на вею Польшу следующим началом, о котором во-первых по польским ведомостям, бывший в то самое время при польском королевском дворе секретарь посольства французского двора надворный советник Шевалиер ⁵² описывал и в Париже на французском языке в печать выдал 1653 году.

* С 1621 года настали паки в Киеве православные митрополиты и стали писаться Киевскими, Галицкими и Малыя России, и был с сего году первый Иов Борецкий.

По смерти митрополита Иова Борецкого был в 1631 году в Киеве митрополитом же Исайя Копинский, но за сумнительством на место его посвящен в 1632 году Петр Могила.

С оного при сем прилагаю точный список перевода, и хотя /89/ оное со многими вероятностями от него обнародовано, но, однако, более по польским прихотям, закрывая многое, из чего любопытный читатель может усмотреть самую истину, которая сторона имела более справедливости к тому выигрышу; как по окончании сего следующее от малороссийской стороны повествование обстоятельнее объявляет, а здесь начинаю во-первых описание господина Шевалиера.

Повествование французского писателя Шевалиера

Польша имела часто с неприятелями дело; имела она войну с Немецким государством, с крыжаками или кавалерами Ордена Тевтонического со времени их в Пруссии, которые часто подкрепляемы были помощию немцев с татарами, кои беспрестанные на нея делали нападения и проходили оную иногда с одного предела в другой, наконец, с турками, которые в 1621 году, пришедши Днестром в Хотин с армиею, состоящею в четырехстах тысячах человек, думали пожерти целое оное государство; в то же самое время шведский король Густав Адольф с сильною армиею вступил в Лифляндию; однако поляки всем тем, хотя и сильным, неприятелям делали отпор, и те брани не столь им казались опасны, как приключившаяся в 1648 году в самом почти пункте смерти короля польского от тех же самых козаков, кои им пред тем во всех баталиях пособляли; ибо они, взбунтовавшись, не только весь почти краснорусский народ привели в свое согласие, но и, оставив смертельную и непримирительную злобу, которую они имели всегда на татар, согласились с ними и испросили себе помощи от турка для падения и крайнего Польши разорения.

И так козаки, соединя силы свои с войсками неверных, сделали менее как четырех лет четыре великие нападения на оное королевство, с армиею, состоящею от двух до трех сот тысяч человек, которая тем сильнее и опаснее казалась, чем козацкая пехота, состоящая из одних почти мужиков, приобыкшая к трудам и разным воздуха переменам и чрез частые татарские на их земли пред тем набеги довольно сопротивлению научившаяся, подкрепляема была татарскою конницею, которая, без сомнения, была наилучшая в свете, если бы так обучена экзерциции, как европейская.

Богдан Хмельницкий был первая искра оного пламени и причина всей той войны; он был природный шляхтич, сын подстаросты польского * и, вписавшись в козацкое войско рядовым козаком,

* Сие против российской истории разуметь должно, о отце его, Хмельницкого, кой чаятельно был сын подстаросты и был действительно сотником чигиринским, а чтоб Богдан Хмельницкий был когда сотником, того по историям российским нигде не значится, кроме, что он был в депутатах и комиссаром от Малороссийского Войска.

произо-/90/шел по степени в чин сотничий и был от Запорожского Войска в депутатах на сеймиках польских, потом генеральным комиссаром, а наконец произведен в войсковую старшину. И понеже имел он некоторое познание русского письма, что между козаками весьма редко в то время было, то Владислав, король польский, ослабевый первее от праздности, когда другие короли и принцы християнские большею частию упражнялись в делах, принял напоследок намерение 1646 года начать войну с перекопскими татарами, которых хотел он прогнать из Крыму; для которой экспедиции за наилучшее почел употребить козацкое войско, для командирования которого определил Богдана Хмельницкого, по его к тому способности и достоинству. Однако, когда в таковом королевском предприятии християнские принцы, просимые им в помощь, дать оной, за многими своими другими делами, были не в состоянии, да и венецияне, на которых также надеялся король, отказались пособить в том ему, а Польская Республика пожалела издержаний для собрания войска, то король принужден был таковое свое предприятие оставить и все войско, которое имел он от стороны королевской супруги своей, отпустить их в домы, чего для и Хмельницкий остался без должности; однако скоро сыскал он чем упражняться: за ссоры, последовавшие о границах земли * с Чаплинским, поручиком и дозорцею одного польского Великого хорунжего коронного, а паче с огорчения о худом поступке с женою его и сыном, которого Чаплинский чрез ту ссору бил палками.

* За Суботов — собственное Хмельницкого добро и угодие.

Сия обида подала Хмельницкому случай открыть намерение свое малороссиянам в освобождении себя от поляк, коих более все козаки терпеть не могли, что когда поляки несколько приметили, начали и более бедных Козаков утеснять и работать ими так, как бы подданными.

Хмельницкий, будучи вовсе надежен на Козаков к лучшему предприятию своего совершения, а чтобы между тем не был поляками подхвачен, в начале 1648 года ушел на Запорожье, где, открыв свое намерение, начал к войне приуготовляться.

Некоторые думали, со многим, правда, сходством, что король Владислав, желая принять опять намерение свое в поднятии оружия противу татар, имел тайное с Хмельницким сношение и велел как бы нарочно возмутить Козаков, чтоб чрез то понудить Республику о даче ему войска для усмирения их, и, когда то последует и войска соберутся и соединятся с королевскими полками, то он вместо того, чтоб усмирить Козаков, обратит их на татар, поколику тогда польское войско имело б быть под командою верных королевских офицеров, кои ордеров Республики, предпочитая государевы повеления, слушаться не похотели б.

Как бы то ни было, Хмельницкий увидел, что письма, которые он писал в Польшу, с представлением жалобы и о приключаемых час- /91/то козакам обидах и ему самому, хотя оные письма наполнены были Преданности и засвидетельствования верности и почитания, не имели, однако, никакого действия, а напротив тому гетман Потоцкий приуготовлялся уже вооруженною идти рукою на Хмельницкого, чего для он, не будучи вовсе на силы свои надежен, упросил в помощь к себе татар, которые тогда зимовали на Диких Полях ⁵³, сыскивая случаев напасть и ограбить Украйну. Тогда провожены были они Тугабеем, вождем и храбрым воином, который и крымскому хану не весьма был подвержен и часто ослушивался повелений его.

Отдаленность места, которая польских вождей не допустила знать тайных Хмельницкого предприятий, была ему весьма авантажна; а как скоро поляки подлинное в том получили известие, то тотчас приняли намерение в самой крайней скорости идти прямо на Запорожье для усмирения оного бунту в начатке его; чего для уже на ту сторону и отправили часть польского войска для обережения границы, в которой был козацкий корпус, обретающийся в службе Республики, под командою вождей — комиссара Шомберга, Степана Потоцкого, гетманского сына, и Сапеги, да Чернецкого, так, как и других несколько польских вельмож. Из оного козацкого корпуса половинная часть, которая судами по реке Днепру пришла к порогам, предалась тотчас на сторону Хмельницкого несмотря на учиненную вновь полякам присягу, которую они думали безгрешно сломить для однородцев своих.

Хмельницкий с помощным войском, следуя прямо противу другой части того ж козацкого корпуса (кой сухим путем поход свой имел) и усмотря оный, легко привлек к себе, по примеру первых. В сей последней партии было несколько драгунских рот, которые много услужили в сражении Хмельницкому противу польского шляхетства, потому что оные не хотели тратить суммы на немецких солдат, коих тамошние магнаты заобыкли у себя иметь, вооружили и обмундировали, по примеру немцев, собственных своих мужиков, кои, будучи переменою состояния своего недовольны и желая освободиться от рабства, оставив господ своих, противу их же оказали отличную храбрость.

Хмельницкий, подкреплен дезертировавшими козаками, коих числом четыре тысячи были, не много имел труда преодолеть остальное польское войско, которого не более тысячи пятисот человек оставалось. Сии чрез несколько дней внутри лагеря своего защищали себя по возможности, а наконец, когда потеряли уже пушки и противиться большему числу войска, окружающему себя от всех сторон, были не в состоянии, остались все побежденными, из которых одни побиты, а другие татарами в плен взяты; между пленными ж были Сапега, Шомберг и Потоцкий, но сей последний от ран скоро умер.

Хмельницкий, употребя с рассуждением оного авантажу и в победе славы, которую одержал благополучно при первом сражении, пошел прямо против остальной польской армии, состоящей еще от /92/ пяти тысящей человек, которых вожди всуе ожидали ведомостей о походе и состоянии первого корпуса, отправленного к Днепру, который предался на сторону Хмельницкого. Когда они известились о том, так, как и о соединении с теми изменниками татарами, положили намерение ретироваться назад, чтоб предохранить в целости прочие королевские войска, ибо они почувствовали себя быть не в состоянии устоять противу неприятелей, чего для и начали было уже отступать назад, однако скорость татарских лошадей не допустила их отойти далече. Татары, сближась к ним, начали делать нападения; между тем несколько из тех татар попалось полякам в плен, и как взяты были они и в пытку, то объявили, что число их в козацком войске простирается до сорока тысящей, а Козаков семь тысящей, однако мужики, приходящие от всех сторон толпами в козацкое войско, прибавляют от часу в час великое число Козаков. Сие принимая поляки в рассуждение, собрались на совет, в котором много рассуждали, дать ли, приостановясь, с ними баталию или продолжить ретираду; но как будучи в опасности медлить чрез долгое время на таком месте, где неприятели легко препятствовать могут привозу провианта и фуража, то, во уважение сих обстоятельств, за лучшее почли ретираду в построенном обозе, что и продолжать начали. Но только что отошли на полмилю, вошли в лес чрезчур густой, где земля была весьма болотиста, а к тому, для большего их несчастия, тысяча восемьсот человек Козаков, которые остались было при польской армии, оставив ея на том месте, дезертировали к своему товариству. Хмельницкий с войском своим туда ж сблизился и дал полякам баталию; они, после сопротивления, чрез несколько часов в том лесе по причине неудобного места пришли в беспорядок и остались побежденными; из них некоторые побиты, а прочие в плен взяты, а иные в болоте потоплены.

Таковое польской армии злоключение, последовавшее недалече от города Корсуня, сделалось еще чувствительнейшим Польше, когда король Владислав IV, в то ж самое время, в Мереще, литовском городе, жизнь свою, коей течение 52 года было, окончал. Каждый бы не усумнился, что сей государь, коего слава, соединившаяся с многими великими его качествами, всех подчиненных к почитанию его побуждала, равно как и врагам страшна была, мог бы величеством своим и одним почитаемым именем его начинающийся между козаками бунт усмирить.

Смерть такового короля Хмельницкому не была еще известна, и если бы он, завременно о том уведал, то бы, без сумнения, и более вреда Польше приключил, продолжая гордое свое предприятие, от которого он, по одержанной не вдавне победе, несколько поудержался было, ибо вслед той акции писал он письмом к его величеству с великою преданностию, в котором полагает причину поднятия той войны — приключаемые от губернаторов грабительства и несносные налагаемые дачи от жидов, откупщиков добр шляхетских и королев-/93/ских, при том просит он прощения, что принужден был искать себе облегчения вооруженною рукою, а между тем уверяет его величество, что он отпустит обратно татар в их землю и будет жить в послушности и верности к его величеству, только бы он и козаки оставалися свободными и жили при вольностях своих, которые им от королей, предков его, дозволены.

По отправке такового письма, по несколько времени Хмельницкий получил известие о королевской смерти от Адама Киселя, воеводы Брацлавского, чрез некоего греческого монаха.

Тот воевода, будучи сам греческого исповедания, писал к нему письмо ласкательными и учтивыми выражениями, приводя Хмельницкого к прежней его должности и изъясняя ему древнюю козацкую верность, в которой они, хотя и ревновали о вольности своей, были, однако, всегда постоянны и, живя в преданности к Республике, все, а особливо военные люди, имели всегда свободный приступ у Республики к произведению интереса своего и к представлению жалобы за приключаемые им обиды. Между тем уверял их, что и он, будучи один из сенаторов греческого исповедания, есть защитник церквей и правил веры, чего для и берет на себя верно в том наблюдение и просит Хмельницкого воззреть на святость той же самой веры и чести российского народа, отпустить татар обратно в землю их, а козаков привесть в прежнюю их должность и поставить их в обыкновенных им квартирах; при том советовал отправить некоторых из своих в депутацию с представлением обид, приключаемых козакам и ему; а чтобы те обиды награждены были по их желанию, обещевался он сам стараться для услуги козакам, ибо он в Республике столь почитается, что они без сообщения ему никакой резолюции о мире или о войне не предпринимают. При том обнадеживал также Хмельницкого, что он иметь будет попечение те бранные начатки лучше окончать миром, нежели продолжением гражданской войны; да и армия, прибавляет он им, козацкая, упражняющаяся ныне в взаимном своем падении, полезнее и славнее употреблена быть может против христианских неприятелей, и тот то будет истинный христианской поступок, чтоб начатую брань оставить. Хотя же ими поднятые просьбою татары будут и огорчены и вздумают в случае сами противу вас продолжать войну, то их от того легко удержать можно, чего для единственно остается то, чтоб их отправить обратно и чрез то одержать себе похвалу.

Монах, податель того письма, опасаясь, чтобы не попасться в руки татарам, много имел труда, пока пришел в лагерь к Хмельницкому, коему как скоро подал письмо, то он велел тотчас собрать и созвать войско, которое было уже несколько в замешательстве, и приказал то письмо пред всеми прочесть в голос. По прочете которого Хмельницкий первый апробовал усоветование воеводы Брацлавского, на которое, когда и прочие согласилися, то он, в пресечение всех враждебных происхождений, положил намеру, пока на /94/ письмо свое, писанное к королю, получить ответ от двора польского, отпустить татар в Дикие Поля с тем, чтоб они всегда и во всех случаях в пособие были им готовы, а между тем пригласить к себе воеводу для лучшего персонального усоветования.

Сей Хмельницкого поступок, при таком деле его благополучного состояния, удивил весь свет, хотя то его предприятие и не без хитрости было, потому что чем он, с одной стороны, казался течение победы своей приостановить для ощадения кровопролития и для удобнейшего получения милости, тем, с другой стороны, оказал хвастовство и силу свою пред поляками для одержания у них того, чего бы они надежно простому покорению уступить никогда не хотели.

По отправлении татар Хмельницкий вошел внутрь города Белой Церкви и жил несколько в спокойстве. Кривонос ⁵⁴ же, другой вождь, человек, наполненный ярости и смелости, в то же самое время огнем и мечом разорял польскую Россию и Подолию, а Хмельницкий, когда до его о сем писано, оказывал себя так, как бы о том и не знал, и тот Кривоносое поступок ему якобы чувствителен был, чего для и говорил, чтоб схватать оного Кривоноса и других его соучастников бунтующихся, отдать в руки полякам. Сим давал вид только относительный от себя, а не в истинное исполнение, дабы тем только удержать поляков от нечаянного на них нападения, что и самим делом так сбылося.

Сия Хмельницкого хитрость когда от польской стороны примечена, то князь Еремей Михаил Вишневецкий прибыл до самых границ России по ту сторону Днепра с несколькими полками, к которым полки Януша Тышкевича, воеводы киевского, присоединены были, також и полк гвардии покойного короля под командою генерала Осинского, маршалка литовского, который в той же был экспедиции; он того Кривоноса приудержал и пресек путь ему к дальнейшему разорению, а Хмельницкий, между тем, пробрался внутрь самого королевства со всем почти малороссийским народом, которого считалося до ста тысячей человек. О чем когда другие польские войска и пограничное шляхетство известились, все вдруг, согласясь, пошли прямо против Козаков и возмутившихся мужиков, делая, однак, наперед разов до двух опыты к примирению их, но тем ничего успеть не могли.

В то время Польская Республика почувствовала, сколько ей великий удар был смерть королевская, ибо она не искусилась еще того, сколь нужно много мощного и повелительного иметь королю для управления такими знатными господами, кои тогда в той армии находились, которые одни друг другу не уступали, а чрез то только одно несогласие и беспорядок происходил. Чего для некоторые из них рассудили за благо, когда дело в такое состояние пришло, оставить поход свой, следующий вперед, а возвратиться бы ближе к своим местам, что, по общему усоветованию, и апробовано, и, для лучшей безопасности окружась обозом, последовали до Константинова для занятия там своего стана. Но при том походе их приказы и повеле-/95/ния были в таком ослушании, что, когда начали поход свой и будучи поблизу Полыни, то некоторые, не ожидая очереди, упреждали первых; а сей беспорядок, по причине случившейся тогда темной ночи, подал причину другим, кои следовали за первыми, к сумнению и привел их в страх, которому и самые храбрейшие польские воины были подвержены, потому что не могли узнать скорой причины такового народного замешательства и бега. В сем беспорядке Хмельницкий мог бы, без сумнения, одержать над ними совершенную победу, если бы обстоятельно знал таковое у них смятение; но он думал, что то делается для него нарочно, чтоб тем его понудить к атаке, и за тем он поудерживался гнать их вслед и скоропостижно, а довольствовался только тихим походом своим вслед их и с великою предосторожностию; но наконец, когда узнал подлинно, что то замешательство от одного их страха происходило, сожалел весьма, что в мыслях своих обманулся, чего для рушил он тотчас со всем войском своим до славного купечеством города Львова. Сей город был только от восточной стороны не столь крепок, при том для защищения себя ни людей способных, ни запасу довольного не имел; обретался же в нем один старый офицер именем Арцишевский, который чрез долгое время служил в чужих краях и командовал голландским войском в Брезиле; тот, по уверению других, ожидал себе скорой помощи из Малой Польши, чего у тех и в мысли не бывало. Жители города того, командуемые тем офицером, довольно за себя делали сильный отпор чрез несколько дней; наконец, изнемогши, принуждены были оставить крепость осадившим оную, и, видя себя народ более не в состоянии биться с армиею, состоящею от трехсот тысяч человек, да и недостаток хлебного запасу в городе, рассудили откупиться у неприятеля знатною суммою денег, которую получивши, козаки от стен градских отступили.

По окончании над Львовом такой экспедиции, рушили они до Замостья, города нынешним манером сделанного от Яна Замосцкого, великого канцлера коронного, во время короля Сигизмунда, отца последних двоих королей. Тот город единое было прибежище русскому шляхетству, изгоняемому из владений их от бунтовщиков мужиков; чего для и в то самое время много там обреталось шляхетства из воеводств Бельзского и Сендомирского, где и 1400 солдат находилось, кои из Белоруссии туда воеводою Померанским, Людвигом Венгером, приведены были.

Козаки и бунтовщики-мужики сколь насилилися достать оного города, не могли; и, так будучи они при осаде, чрез целый месяц принуждены с потерянием многих своих отступить назад в Украйну.

Не должно умолчать здесь о помощи, которую Польская Республика от французского короля имела, хотя тогда и во Франции от граждан война возгораться начиналась, но несмотря на то французский король послал в помощь Польше восемьсот человек, новонабранных полковником Христофлем Приемским, кой во фландрийской его армии командовал комплектным полком. /96/

Хмельницкий, прибывши в свою Русь, стал с войском своим на кантонир-квартирах, где знатные господа от стороны Республики приезжали к нему для разговору о мире, однак ответы были его на предложение то чресчур гордые, ибо авантажи последнего походу сделали его продерзнейшим, нежели как он пред тем был, чего для депутаты много труда имели, пока могли уговорить его по крайней мере к перемирию на несколько месяцев.

Еще совершенного оному перемирию окончания не было, как с одной стороны начаток новой войны оказался, ибо бунтовщиков полки, на многих местах собравшися, нападали на поляков, однак взаимным образом достойно от тех же поляков наказаны были; Андрей Фирлей, каштелян Бельзский и Станислав Лянцкоронский, каштелян Каменецкий, коим новоизбранный король, Ян Казимир ⁵⁵, препоручил в командование войска, всех почти их разбили в прах. Таковым же бунтовщикам знатный тогда ж последовал урон при наступлении к Остру Полю, Бару и другим городам, которые у них поляками с великим кровопролитием и немалою добычью взяты.

Хмельницкий к наступающей весне, коей он с нетерпеливостию ожидал, упросил опять в помощь к себе татар, которых числом более ста тысяч было, и выступил в поход для учинения нового нападения на Польшу. Поляки, для пресечения предприятий его, собирались також в место, и по собрании нескольких вожди их держали совет, на каком бы месте стать им, пока все польское воинство соединится с ними и, по многих рассуждениях, положили было намерение стать под самые стены Каменца Подольского, как таковой крепости, которая есть щит Польше от турков и достойная есть ко всякому защищению; однак наконец мнение Фирлея предпочтено, ибо он предлагал, что армии отдалять от границ не следует, чтоб в случае неизвестности в руки неприятелям не впасть, и избрал сего для за лучшее место для лагеря город Збараж, принадлежащий князю Вишневецкому. Оное место для сего, так и для получения скорой помощи, которой они ожидали, было весьма способное.

Фирлей не имел у себя более, как десять тысяч человек; в том числе и те полки, которые польские господа имеют у себя на собственном своем содержании. В том войске между прочим генералитетом присутствовали в товарищах Фирлея Лянцкоронский и князь Острожский, подчашей коронный, також и князья Дмитрий, Михаил и Еремей Вишневецкие, Александр Конецпольский, великий хорунжий коронный, сын покойного гетмана Конецпольского.

Генерал Фирлей, предвидя, что вскоре атакован будет бесчисленною армиею, приказал завременно учредить магазейны и починить обветшалые фортификации как города самого, так и крепости Збаража, и прикрыть лагерь свой добрым ретранжаментом, обнесть его рогатками и рвами, а особливо берег озерцо, которое бы им довольно доставляло воды, будучи под неприятелем. /97/

Помянутый Фирлей только что оградил себя шанцами, козацкая и татарская армии вдруг от всех сторон окружили его. Оные были столь многочисленны, что равных еще со времени браней Аттилы ⁵⁶ и Тамерлана ⁵⁷ не бывало, а сверх того удивительнее еще было, что хан сам персоною своею в армии своей присутствовал, желая польское королевство иметь себе в корысть, и ласкал надеждою себя, что оная от него не уйдет, а Хмельницкий уверял его в том как в подлинном событии. И подлинно ни во что он вменял так малое число польских солдат, кои в состоянии были б только защищать польские границы, чего для хан и Хмельницкий думали их не токмо голодом переморить, но и силою в первом разе овладеть ими и лагерем их, что произвесть думали так легко, что и щадить людей своих, поелику их было множество, нужды им не было.

1649 года месяца июля 13 дня генеральная дана была баталия и с великим устремлением; хан командовал сам в персоне войском своим, которое, не испытав довольно силы и храбрости поляков, наскакивало на их безрассудно, усиливаясь чресчур на станцию генерала Фирлея, кой более всех нападению подвержен был, чего для польская армия прикрыла себя в близ находящемся раздоле для прогнания овладевших уже неприятелей частию ретранжамента, что хотя и с трудом, но благополучно, однакож, победу свою одержали. Фирлей и князь Вишневецкий защищали себя храбро; из сих последний усмотрел, что солдаты его ослабевать начинают, приказал пальбу приостановить, чрез что дал своим думать, что как бы он намеревает делать пропозицию о мире с татарами, а им остается токмо стать храбро против одних Козаков, чем войско оное будучи одобрено, вооружилось опять так сильно, что хотя и великое число от них убитых лежало, однако они, употребя все силы, оказали в сражениях удивительные и отчаянные знаки храбрости, несмотря и на то, что уже того ж одного дня семь атак выдержали.

Следующих дней козаки вооружались беспрестанно противу поляков. Однако с меньшим еще выигрышем, как пред тем, хотя к силам своим употребляли и воинские хитрости, ибо они, желая уверить поляков, что им и турки пришли на помощь, сделали было соломенные болваны и, одев их в турецкое платье, посадили на лошадей и поставили их в армии своей без вождей, каковую козацкую хитрость от польской стороны тотчас примечено употреблением микроскопа.

Хмельницкий посылал часто письма к полякам, из которых одними уговаривал Фирлея к примирению, а другими побуждал немецкие полки к дезертированию; наконец, видя, что не успевает ничто ни силою, ни хитростию, принял меры атаковать польские ретранжаменты траншеями и употребил к работе той, денно и нощно, всех бунтовщиков-мужиков, коих считалось тамо так великое число, что чрез малое время те траншеи отделаны были ими аж до самой подошвы польских ретранжаментов. /98/

Сие новое Козаков средство устрашило поляков более прежнего, из чего видя они, что зашита у них отнимается и что они едва ль первые свои ретранжаменты одержать могут, сделали тотчас другие поближе города, в которые вскоре и ретировались. По сим обстоятельствам некоторые главнейшие козацкие старшины думали, что поляки, оставив все свои ретранжаменты, заперлися в одном месте. Но сие как полякам вредительно в самом деле ни было, однако сверх крайности той, в которую они пришли (ибо не имели уже почти никакого средства ко освобождению себя), последовал при том им в провианте и фураже недостаток, с чего лошади, падающие всякий день толпами, приключили несносный в лагере смрад, и по недостатку для людей пищи одна булка платилась десятью полтурами *, а бочка пива — 50 золотых **, солдаты ж принуждены были есть лошадиное и собачье мясо.

Хмельницкий, ведая о осажденной польской армии, от которой почти непрестанно дезертировали солдаты, что у них такое бедное состояние, тем более пришел в твердость, не хотел инако согласиться на мир, как на печальных и несносных полякам кондициях. Однако хан при таковом случае оказался склоннейшим и требовал, чтоб князь Вишневецкий и Конецпольский приехали к нему на конференцию, поляки отнюдь не хотели сего, чтоб те их господа сами себя отдали в руки хану, чем хан весьма ожесточился.

Всуе польские генералы отправляли курьеров до короля с уведомлением о состоянии своем, в каком они тогда были; они просили от него скорой помощи, но все почти курьеры попадались в руки козакам и татарам, а хотя бы кто из них туда в проезд свой и избежал их рук, однако ответа полякам привезть никак не могли, потому что в обратном пути либо пойман будет, либо убит; они же, ожидая день от дни от короля известия и помощи, не преставали защищать себя. Но наконец, когда в ожидании нетерпеливость их мучила, умыслили подметное написать письмо, как бы оно действительно было от короля, и, чтобы войско тем лучше уверить, приделали к оному королевскую печать, которую они с прежде полученных писем оторвали. Сею хитростию, так, как и сладкими речьми, увеселили несколько осажденную армию, уговаривая ее иметь терпение; а для лучшего к тому солдат побуждения, некоторые из тех же главнейших генералов, хотя они и имели еще у себя довольно съестного припасу, оставя добрые вкусы, употребляли в пищу смердячее конское и собачье мясо. Фирлей сам, хотя уже стар и болен был, хотел то же есть, но присутствующие с ним из почтения и, жалея слабости его, к тому не допустили.

* Десятью или двадцатью копеек.

** 10 рублей, ибо золотый состоит из 20 полтур, полтура же считается ныне 1¼ копейки, а в то время шла она только за одну копейку. /99/

Князь Вишневецкий и Конецпольский для отнятия у Козаков надежды в получении ими скорой над собою победы беспрестанные делали с ними битвы теми людьми, кои и посреди такового бедствия имели в себе еще довольно отважности. Между тем для большего полякам несчастия, кроме недостатка провианта, последовал им недостаток в воинских припасах, что им воспрепятствовало так часто производить стрельбу, как прежде палили. А козаки от стороны своей не дремали в том, ибо кроме беспрерывного огня, палящего на польский лагерь, и кроме беспрестанных нападений чрез транжемент усиливалися завладеть городом Збаражем и отнять у осажденных воду; однако, когда одно и другое им достать не удалося, то намерены были они зажечь город, а паче те ворота, которые им много препятствовали по причине высоты своей, откуда беспрестанная на Козаков делалась пальба от искуснейших польского войска стрельцов, между коими превосходнейший был ротмистр Битлер да патер Мишавецкий, ордена езуитского, который стрельбою своею сверху замковых ворот убил более двухсот Козаков. Сии, видя, что приступ им труден, взяли фитили в руки и подошли под самые ворота толпою, и если бы удалось им зажечь оные, то был бы уже легкий способ достать и другие места вскоре; однако осажденные, как скоро приметили то, употребили все силы свои к недопущению намерения их, подвизаясь в том так храбро, что не щадили многого кровопролития своего; и когда все их дела были уже в худом состоянии, стрела, испущенная в город, при В том письме, во-первых, писал тот шляхтич, извиняя себя, ч несла им радостную весть, ибо к оной прицеплено было письмо от некоторого безименного шляхтича, находившегося в козачей службе. то служит он у Козаков, до которых принужден был предаться по причине обид, приключенных ему от некоторого знатного господина, и по причине несчастия, случившегося в прошлом годе полякам. При том объявил о себе, что он еще любви и верности к своему отечеству не потерял, как он уже и прежде того, посылая таким же образом трижды письма, довольно себя верностию своею к Польше оказывал и ныне дает им знать, что король идет до их на помощь и находится уже в Зборове, а козаки, уведав о его величества походе, стараются усугубить силы свои противу их; того для советовал он, чтобы и они равным образом не теряли храбрости своей и приуготовлялися мужественно к супротивлению. Таковому писанию большая часть осажденных не могла верить, почитая его за подметное от самих же польских старшин, однако после оказалося оно быть действительно и истинно.

Король имел много таковых препятствий, кои могли бы поудержать поход его; однако ж, наконец, поспешая к освобождению содержащегося в осаде войска своего, благополучно прибыл в Зборов; но армия та, которую он имел с собою, не токмо не была довольно сильна к прогнанию страшного оного неприятельского множества, но ниже к выдержанию малейшей баталии, когда б с ним то встретиться /100/ случилось, ибо она состояла вся только в пятнадцати тысячах солдат да из пяти тысячей тех, которых господа имеют на собственном своем содержании; остальное же шляхетство не могло вскоре собраться, хотя и указы королевские рассыланы были для скорейшего поспешения к ним.

Хмельницкий и хан, уведав прибытие короля, разделили войска свои на части и, оставив сорок тысяч татар да двести тысяч Козаков и мужиков под Збаражем, пошли прямо в Зборов с войском, состоящим в шестидесяти тысячах татар и восьмидесяти тысячах Козаков, и продолжали тот поход свой в такой закрытности, что никаким образом неприятеля узнать не можно было, хотя король и многие рассылал партии для уведания об них, ибо посылаемые мало что могли изведать, потому что деревенские мужики все в округе там склонны к козакам были, как одной веры и питомцы, криво о козацком походе объявляли полякам. Козаки и татары того ж дня благополучно прибыли к королевскому лагерю никем не примеченные, к чему лес и густой туман много им способствовал; Хмельницкий тотчас сыскал случай войти внутрь самого города Зборова и рассмотрел там, по способности времени, состояние всей польской армии.

Оная армия, не ведая о татарском и козацком прибытии, маршировала тесною дорогою, по причине худых переправ на тамошних болотах — чрез гати и мостки; а как по переправе начинала уже идти в порядке, то тотчас увидела себя обнятою вокруг от Козаков и татар, которые во первых нападать стали на польский обоз, а татары, жадничая корысти, захватывали королевских людей, переправляющихся чрез воды, на которых хотя и были гати и мосты, но мужики во удовольствие, по доброхотству своему козакам, а по вражде к полякам, разломали их. Тут премышельское шляхетство и конница князя Острожского первый неприятельский удар выдержать принуждены были, а наконец, когда более великому неприятелей числу, окружающему их от всех сторон, противиться были не в состоянии, многие от того шляхетства со всем своим багажом достались татарам в плен. И хотя Станислав Витинский и Леон Сапега, вице-канцлер литовский, прискакав на помощь, прогнали было оттуда татар, однако ж не на долгое время, ибо они, обратясь с вящим стремлением, войско вице-канцлера атаковали и, сразившися с ним, чрез целые шесть часов преодолели бы его совсем, ибо оное трижды уже приходило в робость, если бы каштелян Сендомирский и Людовик Осолинский, староста Стеблицкий, не пособили ему, чрез что неверные в найвящую ярость вошли и дали сильную полякам баталию, на которой Людовик Осолинский со многим шляхетством воеводства русского остались убитыми на месте. Между сим, как польская армия потом приближалася, то Хмельницкий с козаками своими и некоторою партиею татар атаковал оную с фронту; король поставил на первом челе войска свои в ордер баталии, препоручил в оной правое крыло в команду великому канцлеру Осолинскому, которое состояло как из королевской ка-/101/валерии, так и от кавалерии ж воеводства Подольского и Бельзского, Дангофа, старосты сокальского, и прочих, а левое крыло препоручил в команду Еворгу Любомирскому, старосте краковскому, и князю Корецкому, в котором крыле между прочими полками от кавалерии была многая компаний волонтеров инфантерия, в коей и сам король присутствовать соизволил. Все сие последнее было в команде генерал-майора Губальда, уроженца Миснинского, который чрез долгое время служил в немецком войске и был на разных баталиях, а после определен был комендантом в Гданске да так же в команде губернатора краковского Вольфа, дворянина лифляндского, которые оба и свои немецкие полки имели при себе в той же инфантерии.

Татары, раздавшись вширь в виде авангарда и как бы для некоторой обсервации, вдруг обняли было ее, по обыкновению своему, а после бросились все на правое крыло, однако приняты были они там весьма жестоко, ибо инфантерия стояла сомкнуто штыками, чего татары разорвать не в состоянии были; чего для оттуда ударилися они на левое крыло, которое удачнее разбили, нежели правое, и под князем Корецким, кой командовал тем крылом, убили лошадь, при каком случае сам он мало что убит не остался, а Ружицкий, когда ранен стрелою, которая ему пробила щеку, то он, не вынимая ее из раны, пошел прямо к королю с объявлением опасности, в которой находится левое крыло. Его величество, несмотря на величество и особу свою, прискакал тотчас к левому крылу для подкрепления его своим присутствием, увещевая всех на храбрость и возвращая обратно на брань тех, кои были уже в бегах, и тем, кои представляли жалобы о недостатке офицеров для командования, изволил сказать, что сам особою своею заступит их места. Сей государь нечувствительно входил бы в великие опасности, ежели бы идущие в след его не удерживали от того присутствия, который таким опасностям для спасения своих подчиненных подвергал себя. Ободрились войска его так, что несравненное множество неприятелей, коих они пред собою имели, начали ослабевать, а поляки мужественно сражались с ними и с лучшею горячностию, нежели пред тем, а при том и от мест своих не отступали. Партия татар проломилась было с одной стороны внутрь войска польского, однако тотчас пушечными выстрелами и двумя инфантерии ротами, под командою капитана Ейка королевской гвардии, назад прогнала. Наконец, когда неприятели не одержали никакого авантажу, который бы соответствовал великим их силам, употребленным противу польской армии, наступающая ночь печальный оный окончила день, в который армия, по всем обстоятельствам, должна была быть разбита на части.

Целая оная ночь проходила в советах и раздаче повелений к баталии на утрешний день, и сделано несколько ретранжаментов в скорости, как для прикрытия себя, так и для лучшего авантажу. Между тем, как король с главнейшими господами офицерами от армии держал совет, то в лагере нечаянно стал шум и смятение, как бы госу-/102/дарь их принял намерение ретироваться с прочими господами обратно в Польшу самой той ночи. Крайность бедствия, в которой состояло дело, оную догадку о ретираде привела мало что не в самое действие, ибо за малым чем не воспоследовало замешательство, о чем как скоро король, кой хотел было на время отойти для роздыху, уведомился, тотчас сел на лошадь, ездя по лагерю, уверял всех присутствием своим, что то только вымышленное голословие произошло, объявляя им, что он о ретираде своей никогда не думал, а желает всегда твердо стоять противу неприятеля вместе с ними, при том ласкал их надеждою благополучного успеха в сей войне, которая дана будет следующего дня.

В военном же совете между прочим по настоящим обстоятельствам рассуждено, чтобы сделать опыт в рассуждении Хмельницкого отделения от хана, что и произведено следующим образом. Послано к хану одного пленного татарина с письмом от короля, в котором изъяснено, что король не думает, чтобы хан позабыл милости и благодеяния покойного короля Владислава, который, когда он был прежде сего пред сим в Польше пленником и содержался под караулом, оказывал ему все ласки, а наконец совершенную дал ему свободу, так, как и получение настоящего его достоинства должен он помнить и почитать все милости оного государя, и что король удивляется сему, что хан присовокупился бунтовщикам и рабам, за которое неправильное соединение не должен себе мечтать великих авантажей, ибо бог в таковых предприятиях не благоволит. Между тем и сие привнесено ему на память, что он много одолжен был от покойного короля, брата его, при том обнадеживал его дружбою своею, если он ему приятелем будет, нежели союзство с бунтовщиками; на таковое королевское письмо в ответ тогда ничего не было.

А на рассвете утрешнего дня стали обе армии, козацкая и татарская, в ордере баталии, козаки последовали прямо до города Зборова, а татары атаковали обоз; однак четыреста человек от легкой польской конницы Козаков несколько времени приудержали и с помощию другого своего войска прогнали их от города прочь, а служащие, обретающиеся при багаже, принявшись за оружие, прогнали от себя: татар. Почему неприятельское войско, разделя себя на три части, корпусами атаковали с трех сторон королевский лагерь и первее всего завладели было церквою, состоящею поблиз лагеря польского, при которой, сделавши они батарею, поставили пушки и пальбою своею; принудили защитников того места ретироваться. Они, завладев тем местом, усиливались на ретранжаменты, и на одном из оных смелости наполненный козак один поставил было уже и знамя на валу, однако некоторые королевские полки, прискакав туда, дали так сильный отпор, что они принуждены были атаку ту и баталию свою оставить. Служащие того места гнались вслед за ними, и храбрость их, которую они при той баталии оказали, подала случай сделать определение о принятии их в конницу и распределить по полкам для при-/103/умножения числа, и вдруг дать баталию целою армиею. На сие последнее предрассуждение многие не соглашались, потому что, когда все вдруг изнемогут, то напоследок неким будет защищать города и он чрез то может прийти в такую ж крайность, как и Збараж. Иногда у них таковая разность мнения воспоследовала, то все почти колебаться начали, что апробовать ли то или опровергнуть; но само небо, для благополучия их, открыло им путь. Хан, кой прежде всех ласкал себя получением победы над польскою армиею, усматривая в том противное, начал понескольку, как бы от страха, удаляться от брани и оказывать себя склоннейшим к примирению; чего для на королевское письмо и сделал ответ весьма учтивый, признал он в том письме себя много одолженным королевскому двору, изъясняясь притом, что ежели б его величество при избрании своем требовал его, то он, без сумнения, оказал бы ему более дружбы своей, нежели козакам; но понеже он его так пренебрег, что едва ль за равного себе человека почел, хотя и довольно ведал, как дружба его может быть Польше полезна. Того для принужден он был вступить с козаками в согласие; однако когда король желает возобновить древний союз с татарами, то хан от своей стороны не отказывается и обещевает отложить оружие и привесть Козаков к их должности, когда и козацкие вольности в целости будут содержаны, и когда его величество согласится на то и пожелает означить место для конференции о мире, и пришлет своего канцлера, то и он не умедлит прислать своего визиря. Оное ханское письмо сообщено было с письмом Хмельницкого, в котором Хмельницкий весьма учтиво писал, уверяя короля о верности своей и о будущей от него службе.

Предположение ханское принято за благо между обеими армиями, польскою и татарскою. Визирь и великий канцлер Осолинский съехались на то место. Визирь от стороны хана своего требовал:

1. Чтоб уплачен был пенсион, который Республика Польская давала хану за службу, оказываемую им Польше, а покойный король Владислав оную ему отказал.

2. Чтоб запорожские козаки были удовольствованы.

3. И чтоб за урон, последовавший татарам в сей экспедиции, и за пролитие их крови дозволено было татарам в обратном их пути бегать и грабить Польшу свободно.

Во время сей конференции брань приостановлена; однако, по некоторым враждам, частое было нарушение перемирия.

На утрешний день, то есть 17-го августа 1649 года, полномощные опять съехались на место конференций; каждый из них был сам третий. Канцлер имел воеводу киевского с собою и вице-канцлера литовского, а визирь — Сиферназа- и Сулимаза-агу, при которых был в персоне своей сам Хмельницкий для испрошения амнистии козакам и взбунтовавшимся мужикам, равно как и для испрошения крепкого содержания вольностей их и веры греческой. Того ж дни, после многих споров от обоих сторон, заключен мирный трактат с татарами и козаками на ниже следующих кондициях: /104/

1.

Быть миру и братерской дружбе впредь с Иоанном Казимиром, королем польским, и с наследниками его, королями, и Исланом-Гиреем, ханом татарским, и со всею фамилиею его,

2.

Король должен дать обыкновенный татарам пенсион, когда нарочно для взятия оного присланы будут в Каменец депутаты.

3.

Хан за тот пенсион должен всегда помоществовать королю целым своим войском, за востребованием его, противу всех неприятелей Польши, какие бы они ни были.

4.

Хан должен защищать границы польские от нападений и грабительств, причиняемых от его подчиненных.

5.

Остальное татарское войско, состоящее под Збаражем, отступило б тотчас от города и приступило б во всякой безопасности осажденное польское войско на то место, когда его величество идти ему . повелит.

6.

Хан приказал бы всем войскам своим и находящимся при них туркам отступить и возвратиться беспродолжительно из Польши и земель, принадлежащих его величеству.

7.

Король, из почтения к хану, прощает Хмельницкого и все козацкое войско и утверждает оному войску быть в прежнем его виде, числе и вольности.

8.

Сверх сих кондиций обещано хану триста тысячей золотых, с которых сто тысячей уже и принял.

Статьи, заключенные с Хмельницким, суть ниже следующие.

1.

Король должен согласиться навсегда всем козакам и бунтовщикам мужикам даровать амнистию и бывшее все оставить в забвении.

2.

Хмельницкий, козацкий гетман, должен просить у его величества прощения, на коленах стоя. /105/

3.

Хмельницкий был бы всегда козацким гетманом, а число козаков было бы сорок тысяч, и в таком чине он, Хмельницкий, не был бы никому подчинен, кроме единственно королю, а имел бы однако от республики почитание, как польский шляхтич.

4.

Его польское величество должен иметь список тех сорока тысячей Козаков по именам и оседлости их; в случае ж смерти Хмельницкого были бы оне всегда под командою одного из их вождей, или старшин, греческого исповедания.

5.

Войско польское, осажденное в Збараже, имело б от Козаков свободный пропуск.

6.

Греческая вера имела бы всегда свободное исповедание во всем королевстве и в самом Кракове, и на соединение с Римскою церковию не привлекать.

7.

Воеводство Киевское состояло б всегда под ведомством и управлением воеводы греческого исповедания.

8.

Митрополит греческого исповедания имел бы место в Сенате, между епископами.

9.

Козакам дозволено б было сидить вино для их собственного употребления, а не на продажу.

10.

Козакам давано б сукно для мундирования и, сверх того, по десять золотых каждому для воинских надобностей.

11.

Шляхетство, за принятием владений своих, не взыскивало бы от подданных своих награждения за понесенные ими уроны и не отмщало бы.

12.

Шляхетство как римского, так и греческого исповедания, которое при козацком гетмане обреталось в службе, не было б обеспокоевано, но все, что ни было в последней войне, предано б было вечному забвению. /106/

В следствие сего Хмельницкий пришел пред короля и, став на колени, говорил с плачем великую речь, с засвидетельствованием преданности своей, изъясняясь, что он всегда желал предстать пред лице его величества и оказать самым опытом услуги свои его величеству и Республике более, нежели продолжать войну к дальшему кровопролитию; но когда судьба так уже определила, то ныне приступает он с покорностию, прося милости и прощения за свои преступления, уверяя его величество наградить то будущими своими добрыми поступками. Король ответствовал ему чрез канцлера литовского так: его величество лучше любит подданных своих покаяние, нежели наказание, и прощает Хмельницкому верно все бывшее с тем токмо, чтоб он ревностию и верностию своею к отечеству загладил тот содеянный им поступок.

По заключении сих мирных трактатов Хмельницкий и хан приказали войскам своим отступить и возвращаться. Король, освободясь благополучно от такой опасности, принял путь свой с польскою армиею на Глиняне, а оттуда изволил пойтить до Львова.

Войска, осажденные в Збараже, пришедшие уже, как известно, до самых крайностей, укрепляли себя более яростию и отчаянием, нежели надеждою спасения.

Граждане города того, не могучи более снесть беспокойства и голоду, намерились было уже сжечь город или отдать неприятелю; однако недремливость поляков не допустила к тому трагическому предприятию; чего для просили они о выпуске себя из города, что и дозволено, однако, одним токмо женщинам и малолетным.

Сии выпущенные не могли прикрыть ретирады своей и уйти так, чтоб не подпасть в руки польским солдатам и татарам, ибо первые из них тотчас схватали их и насильничали, а последние, переловя всех, взяли в плен, в которой неблагополучной партии было, между тем, множество слуг от польской армии.

Того ж 1649 года августа 21 дня козаки осажденным в Збараже вопервых принесли известие о заключенном в Зборове мире, о котором одни верили, а другие сомневались и думали, упомянуто ль что об них в мирном трактате, каковые мысли навел им некакой трубач, который с легкомыслия своего о том объявлял им звуком трубы, за что осуждено было его на смерть, но из великодушия одного польского генерала даровано ему жизнь. После его вскоре получено от Хмельницкого письмо, которым уведомил он осажденных о их свободе, только б некоторую сумму денег уплатили татарам. Польский генералитет запретил им того давать, объявляя, что, когда Хмельницкий должен отвесть татарские войска из Польши, следует ему и удовольствовать их, а буде инако, то они могут еще оставаться на своих местах.

Наконец, вернейший и радостнейший вестник прибыл до них с письмом от короля, полковник Минор, и уверил их тем о их свободе без всякого возмездия, а при том объявил, что воеводство Сендомир-/107/ское, которое тогда было чрез смерть князя Заславского на ваканции, пожаловано от его величества генералу Фирлею за службы его, князю Вишневецкому — староство Премышельское, князю Острожскому — староство Несевицкое, а Ланцкоронскому — староство Стабницкое и воеводство Брацлавское. Все сии награждения, хотя и знатные, однако несравненны были с великодушием и героическою храбростию, которые те господа изрядные оказали знаки, чрез целые два месяца будучи в осаде и в беспрестанной атаке в Збараже.

Бог не менее благодетельствовал полякам и в Литве, как и в Руссии, где, так сказать, как рукою обе армии вывел из опасности, а инако, по всем обстоятельствам и обращениям, должны б были оне приупасть.

Бунты Козаков и русских мужиков с начала сей войны распространились в Литве по тому более, что народ того княжества довольно сходствен был нравами и верою малороссиянам.

Козаки, вступив в оное княжение из двух сторон, сделали несколько нападений в Полесье, которая сторона наполнена лесами и болотами и принадлежит частию к воеводству Киевскому и Волынскому, и чрез измену полякам тамошних обывателей, кои в козацком походе согласны были, завладели было уже городами Стародубом и Гомлем; однако ж польского войска полковники Пац и Волович, а при том князь Ян Радзивил, генерал жмудский и гетман литовский с шляхетством оршанским и гарнизоном быховским так, как и с другими несколькими полками, пресекли дальнейшее их нападение. Когда ж помощь от Республики поздно пришла, а князь Радзивил позван был на сейм, то те бунтовщики, пользуясь отлучкою его, делали опять нападения и атаковали город Слуцк, принадлежащий князю Богуславу Радзивилу, обер-шталмейстеру литовскому. Г. Сосновский, губернатор тамошний, защищал тот город храбро и к взятию оного не допустил. Горш, губернатор оршанский, в Череске разбил на части Козаков тысячу пятьсот человек и прогнал их от Быхова прочь. Г. Мирский, генерал-майор литовской армии, взял у них многолюдный город Присков, в котором состояла греческого исповедания епископа резиденция, которым козаки завладели было уже чрез измену тамошних граждан. При осаде оного поляками козацкий полковник Гладкий защищал его мужественно, но, наконец, остался убитым; и поелику то место было главнейшим убежищем козакам, то поляки, разграбив первые его до последнего, разорили в нем все до основания для образца и другим городам.

Князь Радзивил, возвратясь из елекции польского короля, одною побудкою о прибытии своем в Литву, хотя к продолжению войны и время неспособное уже было, усмирил бунтующиеся города Туров и Гродень и положился лагерем с войском под городом Мозырем, который чрез многие дни так с великим усилием защищал себя, что потом сам не вдался, пока не взят был, наконец, штурмом, по искусству некоторого подполковника полку Радзивилового. В оном го-/108/роде Михненко, один из бунтовщицких начальников, пойман и, с повеления княжеского, казнен смертию отсечением головы, которая после взоткнута была на замковой веже.

По взятии Мозыра князь последовал с войском своим к реке Березине, где осадил город Бобройско, но граждане оного испросили от него себе милость, которая им и оказана с тем, что они отложат оружие, а возмутителей и согласников козачьих выдадут; о чем когда виновные сему известились, то тотчас спрятались в кучу лежачего тамо леса и, предпочитая вольную смерть лучше, нежели каковою грозил их победитель, сожгли в том сами себя. Продубич же, командующий начальник бунтовщиков, жив отдан в руки князю и принял с прочими достойную бунтам своим казнь.

Зима так, как и перемирие, поудержала брань в Литве и в Польше чрез несколько месяцев; а как скоро Хмельницкий, в наступившей весне, решился вступить внутрь самого Королевства, то и в Литве опять войска собираться начались, ибо он отправил туда с десятью тысячами человек Илью Голоту, к которому тотчас бунтующиеся в Литве мужики присоединились. Сей козацкий генерал, Голота, вздумал атаковать во первых партию литовской армии, стоящую на кантонир-квартирах в Загали, при реке Припети, но Радзивилово войско, собравшись, в скорости прогнало его оттуда и, загнав в болотное место, одержало над ним совершенную победу. А вышереченный вождь Голота остался убит на месте, на которого место Степан Подобайло прислан от Хмельницкого с тем наставлением, чтоб он стал в ретранжаментах между реками Днепром и Сожею, что он, за прибытием своим к войску в Литву, и учинил, а вопервых зажег город Львов, опасаясь, чтобы то место не могло быть убежищем литовскому войску от той стороны, от которой стоял Гозиевский с некоторыми полками против его. Сей литовский вождь, отправя пехоту свою в судах по Днепру, сам с конницею взял путь свой на таком месте, которое весьма способное было к препятствию в Подобайловых предприятиях. Хмельницкий прислал еще вновь в Литву, в помощь прежнему, войска тридцать тысяч человек под командою Кршичевского и Ржищевского, шляхтича польского. Сей шляхтич исходатайствовал некогда Хмельницкому свободу, когда он взят был поляками под караул; равным образом и сам получил- от Хмельницкого таковую ж милость, когда в прошлом году, на войне корсунской, попался козакам в плен, в котором Хмельницкий почел его отлично и охотно принял его в службу свою. Он, прибывши в Литву и переправясь чрез реку Припеть, сделал вид, как бы осадить хотел Речицу-город, который в изрядном положении места стоял; однако, оставя то, пошел прямо к лагерю князя Радзивила, воображая себе, по забрании справок об отправленных от того принца некоторых полках против его, что с почтением Радзивила и княжего его войска легко преодолеть может, прибыл туда никем не уведан; однако вскоре на первый шум Ходоркович вышел к нему навстречу с конницею и, подкрепляем четырьмя /109/ стами пехоты под командою Подлека Отскевича, дал сильный отпор первым козацким усилиям. Между тем как козаки разнообразными задержаны были сопротивлениями, остальное литовское войско возымело время стать в вооруженный порядок; Гозиевский и Инкевирович с гусарами левое неприятельское крыло атаковали и прогнали его в лес, состоящий неподалече оттуда. Козаки с леса в начатке дали великий огонь и многих тех, кои погнались за ними, убили, а литовское войско, по причине леса, в который далее козаки пробрались, дать уже им битву не в состоянии было. В то ж самое время несколько эскадронов, коих горячность к сражению завела было в отдаленность, обняли вкруг козаки и хотели было уже всех перерубить, но счастие их, что Комаровский, которого принц Радзивил прежде сей стычки отправил было против неприятеля с тысячью человек для разведывания сил неприятельских, на ту акцию наспел, которого когда командующий правым козацким крылом усмотрел и, думая, что еще и больше в помощь им будет, а паче, когда еще ему на мысль и то пришло, что нет ли кого еще в засаде, тотчас, оставя бой, ретировался в лес, но, будучи и там небезопасен, сделал ретранжамент. Вслед за сим козацкий генерал Подобайло прискакал было в помощь козакам своим с двенадцатью тысяч человек, переправя всех их чрез Днепр судами, но поздно; а буде бы он мало прежде, когда войско еще не было разделено, прибыл на помощь, то войско литовское, без сумнения, пришло б в крайнюю опасность. А как после сего Подобайло войско свое из того места рушил и, став на половине своей дороги, начал делать для себя ретранжамент, то князь Радзивил наступил прямо на него и, по многой беспрестанной пальбе, привел Козаков в беспорядок и тем загнал их в реку. При таком случае он столь много их побил, а иных потопил, что от четырех тысячей и пяти сот человек осталось только в живых от трех до четырех сот человек, да и те одним спаслись плаванием.

Полковники Тизенгаузен, Нолб и Фрехтскан своими немцами вслед гнались за остальными козаками, спешащими к табору для соединения с Кршичевским, который, для принятия их, нарочно вышел из леса, однак гусары обратно его вогнали туда ж. Он, видя пред собою такову опасность, принужден вскоре делать ретранжамент с лежачего дерева и из всего того, что ему ни попалось в руки, несмотря и на мертвые тела; а следующей ночи, когда известился он от шпионов своих, что князь Радзивил приуготовляется атаковать его вновь, то, оставя на месте множество багажу, ретировался оттуда как можно скорее подалее, при которой ретираде, когда он и сам многими ранен ударами и далее идти с войском не в состоянии был, принужден остаться на дороге, чрез что и попался в руки Литве, у которых в лагере после того чрез несколько времени от многих ран и умер. Козаки, несмотря на таковое свое несчастие, и к вящей еще приуготовлялись войне: шестьдесят тысяч их переправилось уже было чрез Припеть в Бабище для учинения новых на Литву нападений и для учреж-/110/дения тамо своих партий; но, когда мир в Зборове заключен, то в силу трактата того все козаки как из Литвы, так и из Польши, должны были выступить.

Вторая козацкая генеральная война

Король польский, по заключении в Зборове договора, прибыл благополучно в Варшаву с похвалами и приветствиями народа, кои не могли довольно засвидетельствовать с радостию его величеству преданности и почтения своего за учиненные им принадлежащего к сохранению целости королевства. Что касалося до статей о договоре мира, то, по прибытии своем, старался на будущем, по окончании того года, сейме поставить оные на мере и укрепить все то, что ко установленному миру с татарами и козаками принадлежало. Заключение ж оного последовало на сейме в начале 1650 года января 12 дня и состояло в нижеследующих пунктах: 1) Всех польских солдат тотчас удовольствовать; 2) Войско, которое было в осаде в Збараже, предпочесть и за его великую службу дать тройное жалованье; 3) Короне содержать беспрестанно армию, состоящую от 12-ти тысяч человек, для охранения границ; 4) Артикулы или статьи, учиненные с королем, козаками и татарами в Зборове, утвердить; 5) Трех козацких шляхтичей принять на публичные звания и чины; 6) Для пособствования всем тем к великим издержкам на 1650 год учредить во всей Польше и Литве новые сборы; 7) Его величеству дозволить на новое право, в прибавок зборов из купечества, уставить в королевскую казну, за поднятие им труда в последнем походе. Сверх сего на том же сейме рассуждено за благо учредить одного сенатора в Киеве для присматривания, по большой части, за козаками и для пресечения их затеев, которые могли последовать противу трактатов, на которую должность и избран Адам Кисель, по способности его к тому, ибо он был сенатор греческого исповедания, как и выше о нем упомянуто, коему после от короля и воеводство Киевское дано. Ему ж поверено и делать ревизию сорока тысячей человек Козаков, которым числом войскам их в силе трактатов состоять должно, и учредить в оной нужные порядки.

Хмельницкий заключение оного мира содержал чрез целый почти год свято и ненарушимо и оказывался поведением своим добрых мыслей; а наконец, опасаясь, чтоб поляки, коих он, по худым делам и обстоятельствам, принудил согласиться на таковые чрезвычайные кондиции, не раскаялись бы и не искали бы случая к нарушению оных, рассудил, не лучше ль будет, когда те, учиненные с ним мирные трактаты, сильными властьми будут подкреплены.

В сих будучи мыслях, искал притом он аллианса, или гарантии, у турок и у великого князя московского, а большею частию у Порты, чрез что он думал себя всему свету сделать страшным, и искал также того ж и у господаря, или князя, молдавского, однак особливым об-/111/разом, употребляя на то хитрости и силы. А именно: вздумал он дать о господаре молдавском худые внушения султанским министрам, уверяя их, что господарь есть тайный их неприятель, а верный друг полякам, которые по сие время получали всегда от него вести о предприятиях его и татарских. Те министры обнадежили Хмельницкого султанскою протекциею и, уверив его, что он настоящим будет Малыя России обладателем, или князем, поколику, по мнению их, Малая Россия принадлежит к Оттоманской Порте, как ленная земля, взяли от него письменное уверение, вместо присяги, о послушности и верности его к султанскому двору и дозволили ему с князем молдавским поступить по рассмотрению своему. Хмельницкий, получа такое дозволение, поступал, однако ж, весьма осторожно, хитро и лицемерно, ибо на такое с принцем молдавским дело употребил он татар и дал, как бы в помощь, им Козаков своих четыре тысячи человек; а для лучшего той хитрости прикрытия уговорил хана, чтоб он чрез депутатов своих благодарил ему, Хмельницкому, за присылку себе помощного войска противу черкесов и просил бы еще и впредь козацкого ж войска для нападения на Москву в отомщение якобы причиненных ему- от великого князя обид, что ханом так действительно и учинено. Почему вправду соседственные государи думали, что татары иметь будут войну с Москвою, а молдавский господарь, кой жребию тому подвержен был, никогда на себя не чаял и жил в обыкновенной глубокой мира праздности. В таковой нечаянности татаре и козаки во многом числе атаковали его; он, не ведая, что делать, принужден бежать в лес, состоящий не далече от столичного его города Яс, в густоте которого с фамилиею своею и немногими людьми, кои в скорости до него собраться могли, ретранжировался деревьями, откуда не мог освободиться дотоль, покамест не посулил татарам двадцать тысяч червонцев, а Хмельницкому обещал по требованию от него дать дочь свою в жену сыну его Тимофею; посредствием сего спасся он от других многих тяжких кондиций, которые тогда ему предложены были.

Между тем заключенный в Зборове мир от Козаков всегда нарушаем был, и число войска их прибавлялось сверх положения; а мужики, которые не введены были в ревизию, пребывая в защищении от Козаков, не хотели принимать до себя настоящих своих владельцев, ибо, как скоро они приехали в свои деревни, то мужики им оказались вовсе ослушными и начинали господ своих убивать. Таковый мужиков поступок, так, как и Хмельницкого с Молдавиею, побудил генералиссимуса, или гетмана, Потоцкого, который недавно из татарского плена (в который попался он вместе с Калиновским 1648 года под Корсуном) освободился, принять поход с польским войском до Каменца.

Хмельницкий, за получением первой вести о походе его, испужался было сначала; а в то время многие были у него депутаты от /112/ разных польских господ, которые представляли жалобы о бунтах крестьянских, продолжающихся до тех пор, и что они признавать за владельцев своих господ и принимать их к себе не хотели. Но он, напившись до пьяна, приказал было всех тех депутатов следующей ночи потопить в реке, что и действительно б последовало, ибо те, коим от него такой приказ отдан был, уже были к тому готовы, и было б исполнено, если бы Хмельницкий, по просыпе от пьянственного шума, напред не упрежден был от жены своей о таковом его на убивство приказе, который он тотчас отменя, послал одного из старшин своих, именем Кронсевского, до гетмана Потоцкого с объявлением тем, что он не может довольно надивиться о походе польских войск в такое время, когда Республика с целым светом имеет мир и содержит в своей диспозиции сильную козацкую армию для бережения границ. Гетман на сей вопрос учинил ему, во-первых, выговор за нарушение им самим мира, потому что он крестьян, кои собственным своим владельцам приключают обиды почти ежеденно, не усмиряет; второе — за войну, которую поднял он без ведома его против князя молдавского, а о сем должен был он ему, как коронному гетману, дать знать неотменно, а притом, в заключение сего, сказал, что он не может оставить место, которое занял по королевскому указу, без особливого его величества повеления. Сей ответ показался депутату Хмельницкого нендравен, чего для, хотя сторонно и намекал, что шеф его таковым ответом весьма недоволен будет, наводя в речах и о начатке войны, и что тем, однако ж, не учинил никакого вида к нарушению мира и дальнего о Польше огорчения, яснее ж выражать, чаятельно, присутствие польской армии и гетмана Потоцкого, коего он достоинство почитал и смелости его опасался, ему препятствовали, , или большею частию для того явно не открылся, что тайные Хмельницкого предприятия в получении ему княжества не были еще в совершенном действии, кроме что довольствовался он одною экспедициею, произведенною в Молдавии, чрез которую получил он себе нового союзника, хотя силою оружия.

Между тем украинское шляхетство от мужиков худо принимано, равно как бы в продолжении войны, чего для многие дворяне принуждены оттуда всякий день удаляться. Господа, которые имели в Украйне великие свои владения, как то и князь Вишневецкий, не получали из добр своих никаких почти доходов. Беспрестанные жалобы, которые те господа заносили королю, принудили его величество писать до Хмельницкого с репремандом, во-первых, за войну, которую поднял он без повеления его против молдавского господаря, потом — за обиды, приключаемые польскому шляхетству, и притом повелевает ему тотчас Козаков отпустить в их места, а мужиков, которые вооружаются против своих владельцев, наказать и усмирить.

Хмельницкий принял оное письмо под видом великой преданности, но в исполнении по оному поступал лениво и, напротив того, как /113/ можно старался в то ж самое время сделать еще подтверждение крепчайшего союза с турками и с великим князем московским, у которого, большею частию, искал для того, что российские козаки суть одной веры, и чрез то ласкал он себя, что когда получит у московского государя, чтоб быть ему в союзе у него, то прибыльнее и безопаснее будет для него, нежели в союзе с турками. Точию великий князь желал лучше пользоваться бунтами их, нежель их гарантировать или заступать, ибо одержанная победа Хмельницким над поляками, которую на стороне думано быть весьма знатною, подала случай великому князю московскому начать у польского двора некоторые требования, надеясь при их худых обстоятельствах получить у них премену трактата, который россияне принуждены были заключить с покойным королем Владиславом под Смоленском (где тот король, обезоружив всю московскую армию, осадившую смоленскую крепость, покорил себе), для чего изволил чрез посланника своего за бесчестие, нанесенное царю от польских господ, а паче от князя Вишневецкого и Конецпольского, в недаче ему всех титулов надлежащих и в писаниях уразительными с поношением славы российского народа терминами, требовать сатисфакции, или того, чтобы Республика за то уступила ему город Смоленск со всеми к оному принадлежностями и уплатила бы России за убытки сто восемьдесят тысяч червонцев. Его польское величество, выслушав от российского посланника таковое требование, изволил тотчас к его величеству, государю царю и великому князю московскому, послать своего посланника, шляхтича Барлинского, с изъяснением, что посол его царского величества требует нечто чрезвычайное и ненадлежащее, а между тем приказал оного посла российского приудержать, покамест посланник его возвратится из Москвы. Когда ж посол тот прибыл и привез ответ полный с засвидетельствованием благосклонности более в наблюдении древнего с Польшею миролюбия, нежели в нарушении оного, и хотя великий князь рад бы был приращению России и греческой веры, однако ж поступки Хмельницкого его величеству не нравны и опасны казались, чтоб иногда козацкие и крестьянские бунты не рассеялись и в российской земле, где уже по нескольку некоторые искры оного огня, кои и Польшу зажгли, возгнетаться начали. Московский посол, усмотрев ответ государя своего не против требований его, сознал пред королем и пред сенаторами, что он те пропозиции сделал от себя, предупреждая своего государя, почему и миролюбие с его царским величеством подтверждено.

Беспрестанное Хмельницкого с турками сношение, о коем уже и король сведал чрез соседственных государей, приятелей своих, так, как и непристойные его поступки с Республикою, понудили его величество собрать главный Королевский сейм при окончании уже 1650 года, за собранием которого король целому сейму объявил нестерпимое козацкого гетмана обращение, во-первых, — презрение самого его величества и Республики; второе — обиды многому шляхет-/114/ству, лишившемусь имущества своего и недопущение оных на житье в Украйне; третье — чрезмерное его войско, которое он еще и приумножать старается татарами и турками, и что, четвертое, — может он в одном мгновении собрать и поставить армию более семидесяти тысяч человек, ибо у каждого козака, введенного в ревизию, коих число по последнему трактату должно быть только сорок тысяч, требует иметь у себя конного и пешего слугу, кроме работника, из чего заключить можно, что неотменное есть его предприятие освободиться вовсе от Республики и посесть себе особенным уделом под султанскою протекциею, так что он после все предприять будет в состоянии, если течения вредительных его намерений завременно не приудержать. На оном собрании некоторые рассуждали так: приводя себе на память последнюю бедственную войну, чтоб предпочесть лучше мир такой, каков быть может, нежели брань, изъясняя и то, что силы Королевства знатно уменьшились, а козацкие приумножаются, как сами собою, так и помощию Оттоманской Порты, чего для советовали лучше им оставаться при Зборовских трактатах; но другие, коих число превосходило первых, принимая в рассуждение будущее и прошедшее, представляли всему собранию, одному чему из сих двух быть должно: или разорить Козаков, или оставить бедственно погибать Королевству, ибо король одним только титулом над козаками власть имеет такову, какову они сами хотят, и что они помышляют уже о учреждении княжества, то из сего немного чего ожидать, как одних печальных следствий, когда сему рости и крепиться время дано будет, ибо оне толкуют трактаты так и в таком разуме, как им нравится. Известно ж, что Республика имеет еще знатное войско, когда только командование доброе будет, и что ей ныне лучше приудержать новопроисходящую власть, нежели драться с нею тогда, когда она возвысится и укрепится более; что король их храбрый, добрый и великодушный государь, который когда пред сим с небольшою армиею оказал довольно силы своей, то и ныне за чем не может знатного иметь преимущества над своими неприятелями, а паче над подданными, да и Республика подать вспомоществование не откажется. И как сие продолжалось на сейме, то козаки представили от себя новые требования, что всех депутатов побудило согласиться вообще на последнее мнение и всем единомысленно поднять войну противу козаков. Требования же козацкие состояли в нижеследующем: 1) В число Зборовских трактатов следует вопервых не привлекать греческую церковь на соединение с римскою и оставить; 2) Хмельницкому по той стороне Днепра быть главным командиром, и чтоб в той провинции ни один из польских господ и ни шляхтич польский не имел никакой власти над крестьянами, а буди б кто из оных пожелал там жить, то должен в повинности и послушании козацкому гетману; 3) Девяти епископам на полном собрании присягнуть о содержании в целости выше прописанного; 4) Хмельницкому дать в залог, для лучшей твердости, четырех воевод по его избранию, за что он королю /115/ обещевается каждый год платить миллион золотых (200 000 рублей). После те же требования сократили они так: 1) Малороссийскому народу определить в наследие землю, в которой бы мог он жить, не имея во оной общежительство с поляками; 2) Его величеству и двенадцати главнейшим Королевства сенаторам присягою подтвердить сохранение Зборовского мира; 3) Для лучшего уверения, из тех сенаторов трем быть при козацком гетмане; 4) Греко-россиян с римлянами не соединять.

Все сии требования сейму показались чрезвычайные, да никто не мог увериться на таком человеке, как Хмельницкий, ибо он не мог быть доволен верою, которую король и Республика ему учинили чрез конфирмацию Зборовского трактата на прежде бывшем сейме. Чего для все обще крепкое положили намерение поднять войну и для того определили сделать набор солдатов от пятидесяти тысяч человек и созвать все шляхетное воинство на случай нужды; но в оном много было противных мнений, потому что когда все воинство собрать, то никто не останется для последнейших крайностей; шляхту ж защитить надобно кордерезерву, чего для поставлено было прибавить солдатского набору. Вследствие чего и положено начать войну прежде весны для отнятия козакам времени к приуготовлению себя, так, как и для лучшей способности похода, прежде, нежели распустятся реки и болота, коими они себя обыкновенно защищают в походах и лагерях своих, а большею частию для того, чтобы козаки зимнего времени не могли иметь помощи от турков и татар, разве б с великою трудностию то быть могло, ибо турки к холодам не обыкли, а татары в то время для лошадей корму сыскать не могут. Однако ж положение сейма не могло принять вскоре действия своего, ибо войско, коего набор определен, не могло быть так в коротком времени совершено, за тем король принужден был одного только фельдмаршала (полевого гетмана) Калиновского с имеющимся на то время войском отправить в поход для обережения границ от козацких нападений с тем притверждением, что ежели козаки предпочтут войну миру, то б как можно приудерживал их заключением Зборовского трактата.

Предприятия Хмельницкого, противные миру, оказались тотчас явно неприятельские чрез козацкие поступки на польских границах. Нечай ⁵⁸, один из козацких генерал-майоров (он был полковник брацлавский), имея при себе три тысячи человек, разорял всю ту сторону огнем и мечом и велел в присутствии турецкого посланника убивать депутатов воеводства Брацлавского, за что он потом достойное принял наказание. Войско воеводы брацлавского и Калиновского принудило его отступить в город Красное, при которой ретираде часть войска его наголову разбита, да и он сам, когда того города защищать был не в состоянии и принужден был, оставя его, далее бежать, остался убит, коего один шляхтич, именем Байбща, собственною своею рукою изрубил; тако ж и остальное козацкое войско, которое заперлось было в других местечках, тем же образом, как и первое, /116/ пострадало, а местечки те до остатка разграблены и обращены в пепел. Богун ⁵⁹, другой козацкий генерал, на место Нечая маршировал прямо против Калиновского и овладел было городом Винницею, стоящею над рекою Богом; но поляки, переправясь чрез ту реку, хотя с великим трудом, город штурмом взяли и многих неприятелей тамо побили, а наконец, когда козаки за помощию Глуха ⁶⁰, полковника уманьского, оправились, то тотчас и поляков выгнали из города; однако вскоре после, исправившись, опять поляки одержали то место. Когда же Богун полками — Чигиринским, Полтавским, Калницким, Брацлавским, которые состояли каждый от двух тысячей человек козаков, подкреплен был, то Калиновский принужден был отступить от города и, оставив в оном несколько пехоты с служителями и обозом, сам стал с целым войском своим в поле и поставил полки свои в боевой порядок, но, оставленное в Виннице к защищению города войско, наведши на себя некий страх, весь тот багаж между собою расхватали и бежали оттуда, а козаки, обложив от всех сторон польские войска, принудили их отступить в беспорядке под крепость Бар, при котором своем беге потеряли они своих четыре тысячи пять сот человек пехоты и артиллерию.

Сие польского войска несчастие принудило короля, который шел тогда пилигримом в Литву, до Заровича на поклонение, возвратиться вскоре к польским границам, где гетман Потоцкий собирал войска недалече города Соколя; а как в Люблин прибыть изволил и уведал обстоятельно о козачьих нападениях в Подолии, так, как и о учиненном между султаном и Хмельницким союзе, о чем имел уже и ведомость от императорского посла, обретающегося у Порты, то соизволил тотчас отдать приказ собираться всем войскам и шляхетству.

Калиновский, который из Бару ретировался в Каменец, за получением указа о прибытии ему в самой скорости в главную армию, оставя в Каменце довольный гарнизон для зашищения крепости, которая целой Польше и християнству есть щит от неприятелей, последовал до Соколя, за которым вслед пошли восьмнадцать тысяч козаков и две тысячи татар, а остальное козацкое и татарское войско, которого число более семидесяти тысяч было, начали атаковать Каменец без повеления и ведома своего гетмана, и вопервых достали некоторый замок, стоящий не подалеку Каменца, в котором знатную получили добыч, а потом делали многие и сильные приступы на самую крепость Каменец; токмо всуе труд их был, ибо всегда они от оной прогоняемы были с не малым уроном. Напоследок они все предприяли было, чтоб всех своих старшин перерубить для того, что они подвергли их к такому опасному месту, без малейшего о том сведения Хмельницкого, который, как скоро уведал тот их приступ, тотчас прислал повеление отступить оттуда; да и те, которые все ревностно гнались за Калиновским, не лучшую от сих имели удачу, хотя они его иногда, выпережая, с переду, иногда со сторон, а иногда и /117/ сзади атаковали, однако всегда от поляков мужественно прогоняемы были, хотя и со всегдашним нескольским польских солдат уроном.

1651 года мая 14 дня близ города Зборова было сражение, в котором козаки, кои, во-первых, напали на полк Собеского, многих своих потеряли, в том числе полковника Кононовича и татарского мурзу, ибо гетман Калиновский принужден был, по причине худых переправ и трудных дорог, оставить обозы свои. А чтоб тотчас наградить урон свой и представить неприятелям войско свое в большем числе, велел им всем сесть на лошадей, кои были под обозом, и таким образом, по выдержании многих стычек и беспокойств, последних числ мая в армию королевскую прибыл благополучно.

Полки, набранные на содержание Республики и прочие господские, собрались туда от всех сторон, коих число простиралось до десяти тысяч человек, кроме служителей, которых также чресчур много было, и большею частию на лошадях и при ружье. Оная многочисленная армия не могла чрез долгое время на одном месте быть без притерпения недостатков в провиянте и фураже; за тем король полагал всевозможные порядки и учреждение в предупреждение недостатков, в военном совете, чем войско продовольствовать и как оное распределить, который совет чрез целую ночь продолжался, и во оном некоторые подавали мнение свое, чтоб армию разделить на два корпуса, из коих бы один, состоящий на жалованье, отправить против неприятеля, а его величество изволил бы до времени оставаться в Сокольке с корпусом шляхетского войска, как кордерезерв, для самонужнейшего случая; но другие, как и сам король, того не опробовали, потому что, когда б таким образом разделить армию, то она легко могла быть от неприятеля иногда осилена; а если будет вся вместе, то не только в состоянии будет сильно сразиться с неприятелем, но еще и победить его может; чего для и положено вот обще рушиться всей армии вместе противу неприятеля ближайшею и способнейшею дорогою чрез Берестечко. И так его величество, король, 15 июня со всем своим войском выступил в поход, а напред себя отправил разные партии для поимки языков; но когда узнал, что болотистые места по пути бессчисленному обозу весьма будут препятствием в марше, когда все вместе идти будут, то рассудил за благо разделить войско на десять бригад, если их так назвать можно, или корпусы, от 10 до 12 тысячей человек состоящие. Первую бригаду, которая состояла из войска, содержащегося на жалованье, оставил при себе, другую поручил в команду гетману Потоцкому, третью — фельдмаршалу Калиновскому, воеводе черниговскому, четвертую — Яну Симеону Шкавинскому, воеводе брестовскому, пятую — князю Вишневецкому, воеводе русскому, шестую — Станиславу Потоцкому, воеводе подольскому, седьмую — великому маршалу королевства Любомирскому, осьмую — Станиславу Ланцкоронскому, воеводе брацлавскому, девятую — вице-канцлеру литовскому Сапеге, десятую — Конецпольскому, великому коронному хорунжему. /118/

И таким образом разделенная армия благополучно 16 июня прибыла в Вигнанку, место, изобилующее водами и пасьбою, где и вести от солдата, бежавшего из козацкой армии, получили, что Хмельницкий из лагеря своего, кой был между Збаражем и Вишневичами, рушился навстречу хану, которого он ожидал с нетерпеливостию, для пособствования себе, ибо он ненадежен был на одни силы свои, хотя имеется при нем чрезвычайное множество бунтовщиков-мужиков, присовокупившихся к козакам, и татар шесть тысяч человек.

Король, прибывши в город Берестечко, владения графа Делесно, подкомория Бреста Литовского, расположился лагерем поблизу оного города, в длину по реке Стере, которая от всех сторон окружает город, и отправил тотчас 3000 конницы под командою Стемковского и Гарнеского для подлинного уведомления о неприятельском походе. А как от взятых нескольких в плен Козаков уверен был, что Хмельницкий разослал партии для уведомления о месте и состоянии польской армии, то тотчас его величество приказал быть военному совету, на котором и положено снять лагерь от Берестечка и маршировать до города Дубна, принадлежащего воеводству Краковскому; почему обоз начал было уже рушаться и армия выступать в поход с тем, чтоб дать баталию козакам, где бы их ни постигли. Но когда князь Вишневецкий стоявших на отводном карауле прислал доложить королю, что Хмельникий и хан маршируют весьма поспешно прямо к нему, то, как обоз, так и армия возвращены на прежние места. И так совет гетмана, чтоб стоять крепко при Берестечке, был полезный, ибо он, известясь от некоторого крестьянина, что неприятель ласкает себя викториею, если только может повстречать польскую армию на дороге, внушил королю о том и советовал с места не рушаться. А как армия вступила обратно в лагерь, то переезжающие люди объявляли, что обе, козацкая и татарская, армии прибыли уже к Перепетину, деревне, состоящей от Берестечка на версту; чего для король и генералитет постановили тотчас армию свою в ордер баталии, оставляя неприятелю на стороне реку Стер, а у леса, находящегося поблизу того места, поставили разную пехоту для опасности от засады.

Июня 27 дня накануне 10 000 татар, с табора своего выступя, сблизились до польской армии для распознания состояния ее, показывая вид к вызыванию на брань. Великий маршал и великий хорунжий, не стерпя их хвастовства, вышли на встречу, за дозволением гетманским, с собственными своими и князя Вишневецкого полками и, сражаясь чрез долгое время с ними, наконец, прогнали их с места и провели их, бьючи сзади на полмилю.

28 дня того ж течения ужасная была баталия. Хан с войском своим стал на высоком месте, в порядке военном, в виду поляков, и между войском его было несколько полков из выбранных Козаков. Польская армия выстроилась также в ордер баталии; полки воеводств Брестского и Померанского и князя Богуслава Радзивила, воеводы витебского, с премысльскою и волынскою кавалериею высту-/119/пили атаковать татар, а сии, желая получить отомщение за прошедший день и видя, что оная кавалерия малою частию пехоты подкреплена была, напали на нее великими толпами. Ланцкоронский первое их усилие выдержал, хотя с великим своим уроном, на которой битве и брата своего потерял; наконец, когда вдруг многим числом неверных объяты были, то вскоре прибыли к ним на помощь полки обоих гетманов, коронного и полевого, и воеводы русского, великого маршала, и Сапегины, и дан был сильный бой, на котором многие с обоих сторон пали. Татары потеряли своих около 1000 человек и несколько из знатнейших тут достались полякам в плен, между коими находился и ханский секретарь, а от польской стороны убито было до 300 человек, между коими числились: Казановский, каштелян галицкий, Осолинский, староста люблинский, внук покойного великого канцлера, Стадницкий, подкоморий, Санацкий, мечник премышельский, Ржечицкий, Журдан и прочие многие шляхтичи воеводства Ленчицкого. На сем 28 день июня окончился.

Накануне того ж дня был военный совет, и поколику от польской стороны примечено, что неприятельское намерение состоит продолжать время нарочно, чтоб привесть польскую армию к недостаткам провиянта, как в земле, отдаленной от таких мест, с которых бы можно получать запасу к пособствованию сему, то рассуждено лучше действовать армиею тогда, когда она еще в силах, чего для и положено утрешнего дни дать генеральную баталию.

Король большую часть ночи тогда провел в молитвах и в раздаче нужных повелениев, а на рассвете повелел поставить армию вновь к баталии, без всякого к тому примечания, к чему немало способствовал весьма густой туман, который с утра до 9 часа продолжался.

Правое крыло первой линии состояло в команде гетмана Потоцкого, а по нем командовали следующие господа: Ланцкоронский, воевода брацлавский, Опалинский, воевода познанский, Любомирский, великий маршал королевства, Сапега, вице-канцлер литовский, Конецпольский, великий хорунжий коронный, граф Владислав Делесно, подкоморий познанский, два Собеские, сыны покойного Собеского, каштеляна краковского, и прочие господа, которые на собственном своем содержании имели некоторые полки. Левое крыло состояло в команде полевого гетмана (фельдмаршала) Калиновского, а по нем командовали: князь Острожский и Заславский, воевода брестский, князь Вишневецкий, воевода русский, Станислав Потоцкий, воевода подольский, Ян Замойский и полковник Ян Денгоф, уроженец лифляндский. Из тех господ многие соединили собственные свои войска с войсками республики, а король изволил принять в команду и смотрение свое корпус баталии, состоящий изо всей инфантерии немецкой и польской, пред фронтами которых стояла артиллерия под командою Сигизмунда Приемского, генерала от артиллерии, который чрез долгое время был в службе шведской армии, в немецкой земле, генералом-майором. /120/

Вторая линия, в которой король также избрал для себя место, состояла единственно из кавалерии под командою Тышкевича, великого подчашего литовского, и с прочими. Кордерезерв был в команде полковника Мейделя, обер-егермейстера, и Денгофа, старосты сокальского; состояла ж оная как из кавалерии, так из собственного их войска и господ Грузинского и Розаревского, також и из инфантерии принца Карла, брата королевского, и господ Конецпольского и полковника Деплискса, уроженца французского. Весь багаж с аммунициею оставлен был в лагере, который с одной стороны ретранжирован, а с другой стороны прикрыт городом и рекою; для охранения ж его оставлено было несколько полков инфантерии, которые издалека показывались многочисленною армиею, потому что при них оставлены были, с повеления королевского, все гусарские копья, на верху которых имелись красные флачки, и те, когда поставлены были по примеру ордера баталии, делали вид, как бы особливое состояло войско.

Туман продолжался до тех пор, пока целая польская армия построилась в ордер баталии, который от неприятеля ее прикрывал; но когда оный от мала по малу исчезать начал и солнце показалось на горизонте, то вся армия, как бы при поднятии вверх занавеса, на перспективе театра в подлежащем своем порядке показалась неприятельским глазам.

Сии, увидев ее в таковом состоянии и так многочисленную, сначала ужаснулись было, однак войска их пред прежним отмены никакой не показали, ибо имели еще у себя более трехсот тысячей человек, которые столько земли лагерем своим заняли, как глазом окинуть можно было. Татары заняли там некоторые высокие места, по коим по окатости тех мест изрядно построились так, как бы растущая луна, имея по правой от себя стороне Козаков, которые стояли прямо противу польского левого крыла, между коими числились и разные толпы татар; впереди ж их был козацкий табор, состоящий из многих разных телег, а посреди их еще одна партия козацкого войска, коих число и постройка так оказывалась, что они многие выдержать бы могли сражения.

При таковом обеих армий порядке целое утро проходило только в легких сражениях, из чего король усматривал, что неприятель, конечно, предпринял такими малыми сражениями препроводить день и тем уменьшить из армии его людей, а в следующую ночь, напавши действительно, дать баталию, что и легче было бы им в темноте делать; запретил сего для, под лишением жизни, всем своим воинам выступать из своих мест без повеления и приказал порубить все мосты по реке Стыру, дабы иногда с тылу не учинено было на них нападение, и таким устройством повелел твердо стоять за отечество, пресекая тем всю надежду к отступлению. А чтоб не напрасно прошел день, который в силу уже доставать мог к окончанию генеральной баталии между такими двумя армиями такового количества, которые не /121/ менее четырех сот тысячей человек составляли, изволил повелеть начинать делать вдруг разные залпы пушечные на неприятельскую армию, приказывая подкачивать их всегда в период и палить от часу в час так, чтоб досягать могли те места, на которых стояли татары. Когда ж то продолжалось почти во весь день, и видят уже, что день склоняется к ночи, желали отложить брань до утрешнего дня, но другие тому не соглашались, опасаясь, чтоб козаки не напали на армию ночью со всем их табором, который чрезвычайно у них укреплен был, и чтоб чрез то не принудили оставить место баталии; чего для его величество приказал начать делать Вишневецкому на них наступательную атаку, кой и начал производить то в действо с двенадцатью ротами старых солдат, подкрепляемых воеводою подольским и шляхетством воеводств Сандомирского, Ленчицкого и Премисльского. Козаки приняли их весьма храбро и продолжалась обосторонная между ними брань около часа, во время которой дым и пыль препятствовали от польской стороны примечать действие своих (кои начали было уже и ослабевать); того для король заблаговременно соизволил прислать в пособие им несколько свежего войска, с которым прежние соединясь, прогнали Козаков в их табор так, как и татар, пособляющих козакам. На их же места, между тем, сам король в боевом порядке маршировал прямо против татарского корпуса, коего правое крыло приостановилось у леса, для пресечения неприятельских предприятий, ибо из них уже несколько было там в засаде для обнятия вкруг польской армии. В случае ж замешательства король приказывал подвозить артиллерию вперед себя, с которою генерал Приемекии управлялся весьма проворно и поспешно; сим король оставил низину татарам, а сам соизволил взойти потихоньку на вершину мест и выдержал неустрашимо янычарских карабинов огонь, стреляющих без умолку; почему до одержания тех мест его величество был в крайней опасности, ибо четыре ядра татарских пушек, стоящих при лесе, пролетали близ его, а одна из тех пала пред самыми его величества ногами, за что поляки тотчас им тем же наградили. Королевский переводчик на языках турецком и татарском уверил короля, что хан находится в персоне своей на том месте, где виден большой белый штандарт, почему король приказал на то место навесть пушку, из которой за первым выстрелом остался убит из главнейших татарских офицеров стоящий поблизу хана, от чего хан так сильно испужался, что не мог вскоре одуматься, куда ретироваться, и, оставя все, бегством пошел обратно в путь свой. Войско его, прогнанное с гор, последовало ему, оставя на месте несколько толпов своих для прикрытия своей ретирады и для удержания поляков; но сколь скоро сии усмотрели то, тотчас в погоню за ними поспешили и гнали их мили на полторы. Ночь и скорость татарских лошадей сделала им от поляков безопасность; однак они в той своей ретираде оставили многих своих раненых и мертвых, коих инако приобыкли они брать с собою и жечь мертвых в их походе, когда время дозволит, почитая себе за /122/ беззаконие оставлять мертвых своих в руках християнских. Сверх сего оставили они много своей рухляди и вещей, как то: платья, седла, сабли, телеги и прочее, а при том и палатки, и штандарт своего хана, и малый вызолоченый серебряный бубен, натянутый кожею, который они употребляют вместо барабана, или литавры для побудки и созыва людей. Многие поляки, которые были уже действительно у тех неверных в плену, получили тогда свою свободу, убивая тех татар, кои их весть далее были уже не в состоянии. И так татары того ж еще вечера убежали мало что не 50 верст. И когда король отправил в погоню за татарами разные деташаменты кавалерии, то козаки, имея способное время, коих было еще более двух сот тысячей и при них сорок пушек, отступя к своему табору, вздумали еще вооружиться противу самого короля, продолжая беспрестанную из пушек пальбу.

Хмельницкий, видя побег татарский, поскакал сам вслед за ними с тем, дабы возвратить их обратно, и, нагнав хана, просил его возвратиться, чтоб он его не оставил всей победе, но вместо всего того хан ругал его и выговаривал ему об обмане его и утайке о состоянии сил польского войска, о котором Хмельницкий якобы внушал ему, что оная состоять числом не более, как 20 000 человек, за что грозил ему послать самого его королю в обмену мурз своих, находящихся у поляков в плену; и по многом между ими спирательстве, хан не хотел его отпутать от себя, доколе не послал он в Чигирин повеления о выдаче хану знатной суммы денег и части корысти, полученной пред тем в Польше.

Король, по содержании той победы, приказал отпеть благодарственный молебен на месте батальном, в которой, по справке, потерял он своих не более как 1200 человек, а с неприятельской стороны урону оказалось в шестеро более. Король целую оную ночь провел в карете, ездя по всем местам, хотя и чрезвычайный лил дождь; он тут, по усмотрению своему, тотчас приказал завезть артиллерию на гору, оставленную татарами, чтоб с того места разбить было можно козацкий табор.

Козаки, будучи в предосторожности, несмотря на тот великий дождь, окопали табор свой широким и глубоким рвом, а где места худые и открытые были, укрепили мускатерами; сзади же имели они большое болото, на которое они много надежны были; а за отлучкою Хмельницкого препоручили себя в команду одному старшине своему, именем Джеджелию ⁶¹, полковнику кропивенскому, весьма свирепому человеку, а между тем изыскивали все возможные средства к спасению себя, писали до короля с прошением милосердия о них и с изъяснением крайнего своего желания о мире. А как в одно время они имели в руках перо и оружие, то для того прошение их не принято, ибо король не думал инако, как силою, покорить их, а паче в то время, когда донесено ему, что козаки якобы начали быть между собою несогласны, и будто бы табор их весь наполнен воды, и оное течение /123/ ее удерживает плотина, то как все сие может, как они думали, разорить лагерь их до основания, к чему, в добавок велено навесть на них большую пушку с крепости, сделанную покойным гетманом Конецпольским. Между тем поделали мосты выше и ниже козацкого лагеря для свободной коммуникации войскам польским, так равно шанцы и редуты на высших местах для артиллерии, из которых месяца июля 4 дня козаки одним шанцем тотчас овладели и состоящих тамо на карауле поляков 80 человек порубили, отсекая головы их косами, которые обыкновенно козацкая пехота, то есть мужики, употребляет вместо копьев, и взяли было в добыч себе две пушки, но генерал Губальд, прискакав туда с деташементом, пушки у Козаков отбил и прогнал их в табор. Того ж дня козаки одержали было одну горку, средствием которой легко могли бы они наблюдать лошадей своих, ходячих на пастьбе, но великий хорунжий и оттуда прогнал их и отбил у них 500 лошадей.

5 числа того ж течения козаки выступили из лагеря своего в великом числе и в надлежащем порядке, с чего заключили поляки, что они хотят им дать вновь баталию, и для того, став храбро противу их, многие имели сражения и, наконец, Козаков преодолели и прогнали опять в их ретранжамент. При сем случае козаки потеряли своих более 400 человек, а от польской стороны были только ранены Сокол и Пясочин. Сие сражение от обоих сторон с великим пушечным и оружейным треском происходило.

Козаки, видя себя в худом состоянии, предприяли употребить хитрость в следующую ночь, то есть всеми своими силами напасть на польскую армию, но то предприятие их тотчас открылось, первее чрез случившийся дождь, которых чрез недремание самого короля и его генералитета, кой как бы нарочно для того объезжал дозорами. Между тем получили ведомость от регемент Челибея, польского своего татарина, который от давнего времени был в службе у гетмана и произведен капитаном. Возвратясь в лагерь из погони за татарами, он привел с собою пленника, знатного татарина, именем Муртазу-агу, ханского свойственника, кой, будучи раненым, не мог следовать скоро за своими и хотел освободиться от Челибея, сулил ему пятнадцать тысяч решедалей; однако ж Челибей, предпочитая верность свою, которую он имел от многих лет к гетману, господину своему, не порадовался тем деньгам и другим знатным дарам, каковые тот татарский господин ему обещал прислать, как скоро он в свою землю возвратится. Челибей за возвращением своим репортовал, что он сверх сего пленника находил по дороге более тысячи татар мертвых и раненых смертельно, коих бегущие татары, чтобы не сделать себе чрез взятие их с собою в беге своем препятствия, оставляли; с чего приметить можно было, что они чрезвычайно спешили, ибо по вере и обыкновению их лучше есть жечь мертвых, нежели оставлять их в руках неприятелей. /124/

Козаки, когда последнее предприятие их не удалося, осталися почти без надежды и в крайнем беспокойстве. Одно было им только средство в удобном проходе, который соблюли они для себя причиною болот, как для пастьбы лошадей своих, так и для удачной ретирады, что усмотря, козацкий полковник Балабан ⁶², стоящий особо лагерем с тысячью человек по другой стороне реки, начал было силиться дать своим помощь и освободить их; однако, когда от польской стороны то примечено, то тотчас велено на ту сторону реки переправить довольное число войска с тем, чтоб всю надежду у них отнять.

Напоследок, когда польская артиллерия доставать стала козацкого табора с такою удачею, каковой прежде не имели, и чрез все то козаки, видя себя не в силах более драться, принуждены были послать трех депутатов, а именно: Крезу ⁶³, полковника чигиринского, Гладкого ⁶⁴, полковника миргородского, и Лободу, полковника переясловского, для испрошения мира, кои, за прибытием своим в польский лагерь, адресовались первее до гетмана, который, дав им строгий выговор за их злодейские поступки и неверность, наконец сказал, что они уже сделали себя недостойными милости его королевского величества и християнского с ними снисхождения для бесчестного союза, учиненного ими с турками и татарами.

Однак король, по совету с сенаторами, допустил их к аудиенции своей, сидя на престоле под балдахином, поставленном на горе, с которой пред тем татар прогнали. Они, пришед пред государя, пали ниц, поднося челобитную от имени всех Козаков своих, со многократным прошением милосердия прося, повторяя те ж самые слова на все чинимые им вопросы, целуя руки и плать всех сенаторов, предстоящих тамо. Его величество изволил иметь о том совет, а им чрез господина Кулмского, своего великого канцлера, ответствовал так: хотя ваши преступления были таковы, чтоб вам за то следовало потерять жизнь и всю надежду прощения, однак его величество, подражая благости и милосердию божию, жалует вас милостию, и понеже вы подали действительные знаки истинного раскаяния своего и совершенной преданности, то его величество прощает вам все бывшее на тех, однакож, кондициях, которые вам после даны будут, а вы, для принятия их, явитесь утрешнего дня в одиннадцатом часу, до которого времени на прошение их и отложение оружия последовало. Между тем Креза, главнейший из депутатов, оставлен в залоге, а прочие пришли в определенное им время для принятия тех пунктов, чрез которые его величество, снисходя на просьбу их, простил весь их проступок. В тех пунктах изображено было следующее: 1) Козакам дать от себя главнейших двенадцать старшин своих в залог до тех пор, покамест выдадут королю гетмана Хмельницкого и Виговского, его секретаря; 2) Возвратить обратно артиллерию и знамена, которые они получили в добыч во время сей войны; 3) Отдать штандарт гетмана своего для вручения его другому, о коем его величество благоволить будет; 4) Если они не довольны будут числом двенадца-/125/ти тысяч человек Козаков, которые им дозволяется иметь и содержать для бережения границ, то сей пункт отложить на следующий сейм; 5) Что до привилегии принадлежит, о которой козаки имеют всегда претензию, не иметь им другой, как токмо ту, которая им 1628 года от покойного гетмана Конецпольского дана.

Депутаты, возвратясь в свой лагерь, объявили всем обстоятельно те пункты, на которые на утрешний день сделали ответ следующий: 1) Что к первому касается пункту, то они обещеваются сделать возможное в выдаче Хмельницкого в королевские руки так, как и его секретаря Виговского, однак для того заложников дать не в состоянии; 2) На вторый и третий пункты суть согласны, а что к прочим последним принадлежит, то они, не принимая других кондиций, оставаться желают при Зборовском трактате. Таковым козацким ответом король весьма огорчился и приказал тотчас усугубить артиллерию, будучи в намерении том, чтоб их вовсе истребить, а они лучше предприяли умереть, нежели уступить что от Зборовского трактата, и за тем соответствовали пушечными против польских выстрелов как лучше, однак не столь часто, как пред тем было, с чего заключать можно было, что они уже в порохе имели не довольный достаток. Некоторые ж из Козаков были столь отважны и смелы, что подлезали тайно под польский лагерь и выслушивали отдаваемые солдатам приказы чрез трубы, что когда от, польской стороны то примечено, то поляки принуждены были как приказы, так и предприятия свои отменить. Они утвердились в том, чтоб совершенно на козацкий табор всеми силами своими напасть и дать с ними генеральную баталию. Козаки ж, как были всегда и на всякий случай против всех польских усильствиев в готовности, супротивлялись им со всякою храбростию, и оное мужество их достойно было б чрезвычайной похвалы, если б они не употребляли многих бесчеловечных поступков; ибо они с пленных поляков драли кожи и жгли их живых в огне и прочие бесчисленные бесчеловечия делали тем, которые попадалися в их руки, для того только, что предложенные их пункты, чрез которые хотели поляки сделать мир, были им несносны и более их на ярость, нежели ко усмирению побудили. Причиною ж более к тому были их попы, которые беспрестанно уверяли их скорым возвращением Хмельницкого и татар; но когда беспокойства, которые они сносили, чрез долгое Хмельницкого отсутствие, представилось им, наконец, все то уверение, чтоб быть скорой помощи ложным, то хотя многие от истинного желания вознамерились просить мира, но вожди их, ведая, что простой народ весьма не будет на то согласен, как то уже и приметили, что и Джеджелий, кой был на месте Хмельницкого, склоннейший есть к миру, лишили его тотчас той должности и на место его избрали Богуна. Сей новоизбранный вождь, желая оказать себя в том чине, проведал, что воевода брацлавский переправился чрез реку с несколькими полками для заступления дорог, которыми козаки ходили за фуражом и теми ж самыми могли бы, в случай крайней опасности, /126/ ретироваться, выступил против его с довольным числом добрых и старых Козаков и двумя пушками как для прогнания оного воеводы оттуда, так и для укрепления своих отводных караулов, кои учреждены были для обережения тех дорог. А как скоро он то учинил, то тотчас в таборе оказалось подозрение на старых Козаков и их старшин, как бы уже они от некоторого времени приняли намерение, оставя братию Свою, бежать и тем своим мнением привели всех в возмущение, а более в подтверждение сему один новопринятый козак пред всеми вскричал, что Богун выступил из лагеря с тем точно намерением, чтоб уйтить от них, от чего наиболее воспоследовало смятение и произвело во всех такой страх, что каждый начал бежать из табора в крайнем беспорядке. Дороги, которые они поделали чрез болото, были весьма тесны, чрез что многие из них падали в воду и в той так загрязли, что принуждены были платья, епанчи и другие вещи свои для удобнейшего из болот освобождения бросать на стороны. Богун, усмотря таковое между ими замешательство, прискакал к ним со всеми своими козаками, уверяя их, что он такого предприятия никогда и в мыслях не имел; но то уже было поздно, ибо одни за другими бежать и следовать принуждены были по неволе. Воевода брацлавский, увидев неприятельское войско, так скоропостижно из лагеря своего бегущее, не мог вообразить себе, какая бы тому причина быть могла, и думал сначала, что оное идет атаковать его, чего для стал он с двумя тысячами человек в порядке к сражению на месте, весьма способном для сопротивления их атаки. Но когда узнал потом ошибку свою, то он по малу начал следовать за ними, притом задерживан был худыми переправами, а они чрез то к побегу спасение свое получали; потом нагнал их, сколько мог, с помощию шляхетства воеводства Подольского, которое, как скоро приметило побег Козаков, тотчас рушилось за ними в погоню, а остальное польское войско, которое не чаяло такого скоропостижного и беспорядочного бегства неприятельского, следовательно и не было в готовности на нечаянный такой случай, кроме одних отводных караулов, прискакало потом прямо в казачий табор, где, имея чем довольно корыстоваться, вместо того, чтоб за бегущими гнаться, остановилось тамо. Козаки при таковом своем побеге потеряли своих двадцать тысяч человек, из коих одни побиты, а другие сами в лесах и болотах погибли; две тысячи ж из них засели в таборе своем, выбравши себе небольшую горку для защищения своего, так как, отчаянные уже спасения своего, восхотели дорого ценить жизнь свою; но когда увидели себя быть принужденных уступить множеству поляков, то одни из них бросились в реку, а другие в болота, а из тех триста человек, собравшись на одном месте в уголок табора своего, мужественно защищали себя против великого числа наступающих, которые от всех сторон чрезвычайно утесняли их, и для уверения о себе в нещадении живота своего (который им даровать обещаемо было) и всего дражайшего в жизни вынимали из карманов своих и поясов все, что ни было зо-/127/лота и серебра, бросали в воду, а наконец, когда более великому числу войска противиться не в состоянии были, то все побиты один за другим остались; однако при том каждый за себя особливо мужественно стоял, как то один из них еще оставался в живых, защищал себя чрез целые три часа против всего польского войска храбро. Сие случилось таким образом: в том болоте было небольшое судно, за которое когда он забрался, то был так смел, что весь польский огонь выдержал мужественно да и сам палил из своего ружья до тех пор, покамест ему доставало пороху, а наконец, по недостатку того, отбивался косою, которою всех, наступающих на него, прогонял от себя. Один из великороссийских солдат наступил на него с таковым же орудием, однако ж ничего ему учинить не мог, хотя и усиливался много, и если б вскоре от него не отскочил, то бы, без сумнения, остался пополам рассечен. Что некоторый шляхтич из владения Чехановского да немецкий солдат, усмотрев, бросились прямо в воду по шею и, когда начали с ним иметь битву, то, хотя тот козак и был уже четырнадцатью пулями ранен, однак крепко и мужественно стоял еще, в великое всей польской армии и самого его величества короля удивление: ибо в присутствии королевском оная брань продолжалась, и король не мог довольно надивиться храбрости его, приказал объявить ему в голос, что его величество жалует ему жизнь, если только он отдастся сам в руки, на что ответствовал он весьма гордо, сказав, что жить более не старается и умереть желает, как истинный воин. В след сего другие из иноземцев, подскочив к прежним на помощь, закололи его до смерти копьями.

Поляки в козацком лагере кроме множества жен и детей сыскали знатные и довольные добычи, то есть сорок пушек, между которыми было 18 ломовых, пороху довольное же число, знамен, между коими и штандарт гетманский, данный от короля Хмельницкому с времен елекции своей в знак подтверждения его гетманом. Так, как и другой штандарт, жалованный козакам от короля Владислава во время требования их на войну, которую думал он начать против великороссиян. Третие знамя, которое козаки отбили было у поляков 25 числа, саблю, которую греческий патриарх прислал Хмельницкому в знак почтения за защищение греческой веры, церковные утвари капелия и другие дорогие вещи греческого духовного, который называл себя архиепископом Коринжанит и жил всегда при Хмельницком от стороны патриаршей. Сей архиепископ много выдержал огня с времени козацкого и крестьянского бунту и был подвержен многим неспокойствам, покамест остался убитым от стрелы, пущенной от некоторого молодого поляка при замешательстве козацком. Сыскан также Хмельницкого ларчик, в котором была спрятана печать Войска Запорожского и разные письма от султана и его величества царя и великого князя московского, и от князя трансильванского. Там же около 30 000 решедалей, которые определены были в награждение татарам, платья, дорогими мехами подшитые, ружья великое число /128/ и довольно провианта. Сысканы также горшки и рожны при огне — подлинный знак, что бегство не умышленное, но единственно был удар неба.

При сем случае и поляки от стороны своей потеряли несколько солдат и одного капитана от инфантерии радзивилового полку, кой остался убитым при атаке выше помянутых 300 Козаков, ретировавшихся в болото, кроме тех, которые посланы были в погоню за козаками. Фельдмаршал князь Вишневецкий отправлен был вновь для недопущения Козаков к соединению вместе, которые всех, кто бы ни попался на дороге, убивали. А каковая участь Козаков, бегущих чрез болото, была, то из тех 3000 гарнизон того города истребил мечом. Прочие же польские полки также для поимки Козаков после отправлены были на ту сторону реки по той причине, чтоб все вдруг не имели утеснения в переходе своем на долгой плотине, а король, оставя все почти шляхетское войско в Берестечке, последовал прямо в Кременец, для такового ж своего распоряжения, который, будучи в пути своем, не иное что, как страшное позорище находил, ибо все дороги наполнены были мертвыми телами, как и леса мужиками, в которые они, при замешательстве своем, прятались и, зашедши в густейшие места, многие из них чрез несколько дней иной пищи себе не имели, как принуждены были кору с дерев есть, чрез что они в таковое пришли изнеможение, что и убегать далее уже в несостоянии были. Поляки, с жалясь над таковым их бедствием, немилосердие свое превратили на милость и вместо того, чтоб убивать их, гнались за ними для подаяния жизни и для побуждения их к сохранению оной. Король сам, милосердствуя о таком их плачевном состоянии, повелел им раздавать провиант, обнадеживая их прощением, только бы они оставили бунтующих Козаков и возвращалися бы в домы свои, ибо его величество, по милосердию своему, не желал оного бунтующегося народа допустить погибнуть от меча, чтоб чрез то не истребить главной королевства своего провинции и чрез то не привесть бы в разорение бесчисленное шляхетство и больших господ, которые, имея тамо великие свои дачи, лишилися бы всех своих из тамошних добр доходов, если бы земли их остались без народа; а если б крестьян переселить в Польшу на те места, которые суть еще впусте, то бы всех их никаким образом поместить тамо не можно было, и сие-то есть истинная причина, которая, как тогда, так и в других случаях, препятствовала всегда к истреблению до основания Козаков, а инако были б они давно истреблены. Король, рассуждая присутствие свое быть нужным для окончания той войны, приуготовлялся сего ради идти в поход со всею армиею в Киев, куда и отправить изволил уже несколько полков и послал самонужнейшие указы об исполнении такового предприятия; однако шляхетство на то не согласилось, представляя нужду дел своих, которые понудили его величество возвратиться обратно в Польшу для того, во-первых, что имелись дела, касающиеся до шляхетского войска, и что надлежит привесть в совершенное действие недо-/129/конченное. При том, как козаки, уже рассеянные повсюду, более не в состоянии будут исправить себя, если бы даже которые из них предприяли опять поднять оружие, то, как уверяло шляхетство, что регулярное войско, содержимое на жалованье, и само собою будет довольно для недопущения, в случай побуждения их к тому; словом сказать, якобы не было никакой нужды шляхетству в пустую и разоренную беспрестанными козацкими и татарскими нападениями землю вступать, а в противном случае, чтоб не довелось всем погибать тамо от голоду, что вообще всеми вождями и офицерами в армии на генеральном совете поставлено и утверждено; чего для и король принужден был на то же согласиться и удовольствовать тех, которые желали возвращения его в Польшу, ибо число тех советников было чресчур великое. И так его польское величество препоручил то дело великому гетману Потоцкому привесть в совершенное окончание, сам же соизволил принять путь свой до Варшавы; но прежде, нежели вступил в тот путь свой, взял от всего шляхетства пароль о новом ему вспомоществовании как в людях, так и в деньгах. В след сего король получил ведомость, что татарский хан, уведавши о козацком замешательстве, поспешил как можно скорее в Крым, и что 4000 турок, которые прибыли было до Хмельницкого на помощь, переправились обратно чрез Днестр. Того ж времени получено тамо ж известие, что и в Литве князь Радзивил одержал над козаками победу следующим образом.

Козаки, коих число простиралось до 12 тысяч человек, сначала положились лагерем неподалече города Лоева, на месте, где река Сожь впадает в Днепр. Оными всеми там командовал козацкий генерал Небаба ⁶⁵ (он был полковник черниговский) и сделал все то, что к безопасному проходу по тем рекам принадлежало, и расставил войске свое для обережения тех мест. Князь Радзивил, гетман литовский, как скоро известился о расположении его, положил на мере тотчас атаковать Козаков и для того отправил вперед себя генерал-майора Мирского с тремя тысячами человек выборного войска, приказывая ему переправиться на ту сторону Днепра, а сам, по отправлении кавалерии сухим путем, пошел водою в судах с остальною инфантериею и артиллериею и, как скоро прибыл до тех мест, где стояли козаки, тотчас приказал атаковать их ретранжамент, а генерал Мирский, которому дан был знак, пушечными выстрелами атаковал Козаков с другой стороны. Козаки от обоих сторон защищали себя храбро чрез целые полтора часа, но, наконец, остались побежденными и все почти рассечены на куски; и хотя Небаба прибежал было с другим войском на помощь своим, однак князь Радзивил и без соединения с Мирским, после сильного сражения, победил его на сей баталии. Три главные козацкие полковники убиты, а напоследок и сам Небаба остался там же убитым, так как и рядовых Козаков 3000 человек пало, а прочие многие живые попались в плен, между коими был внук Небабин; другие же козаки спаслись с лагерем сво-/130/им, который неподалече состоял от места баталии, оставленной Хриштофлем Потоцким, подмаршалком литовским, который отправлен был нарочно для разведования о козаках, что видя, и остальные козаки, стоящие у городов Любеча и Чернобыля, принуждены были уступить далее, когда наступал на них от артиллерии генерал Голе-

кевский.

В след сего князь Радзивил маршировал прямо до Киева * с тем нарочно, чтоб истребить вдруг всех бунтовщиков до основания. Гетман Потоцкий упражнялся также и в Волынии, где, по недостатку провиянта и фуража, принужден был войско свое разделить на многие корпусы и назначил им рандеву для соединения с ним в городе Любаре, который положением места и числом граждан и в самом огне той брани до тех пор стоял еще в целости, а сам положил намерение идти атаковать Паволочь и Белую Церковь, рекомендуя по большей части офицерам содержать солдат своих так, чтоб мужики чрез худые их поступки не принуждены были оставлять домов своих и истреблять то, что им может оставаться к пропитанию себя и скота. Их владельцы старались тако ж привесть крестьян своих к их должности, обещевая им, чрез письма и нарочно присланных, милость свою, если они желают прийти в раскаяние.

* С сего времени, как другие пишут историки, приказал Радзивил город Подол выжечь.

Между тем Хмельницкий, удовольствовав хана знатною суммою денег, возвратился в Украйну для ободрения народа, который последним несчастием и отлучкою его смутился было, и за прибытием своим тотчас употребил им обыкновенное обнадеживание, и, посылая в те места, в коих сам своею особою быть не мог, письма и нарочных для поощрения и возбуждения ретивости в тех, у коих еще пламя военное не угасло, и для увещевания к понесению трудов за общество, представляя и то, что счастие есть переменчиво и обращается на все стороны, которое когда пред сим послужило полякам, то то ж самое оставило еще и козакам подовольней храбрости и силы для возобновления оного к оправке их после урону, лаская их тем к новому возмущению. Не довольно сего: Хмельницкий возбудил на свою сторону и венгерского князя Ракоция противу Польши, что понудило короля взять с собою великую часть армии своей для пресечения ракоциевых предприятий, ибо, как увялый цвет, оживотворилась козацкая милиция, собравшись паки, и к тому, что вскоре и татары прибудут к ним для отомщения своего над поляками за последний урон. А чтоб найвернее предприятие его быть могло, посылал сего для почти ежечасно разные посольства до хана с великими обещаниями, побуждая его дать ему опять помощи, изъясняя при том и то, что опасность его зависит от несчастия Хмельницкого, и падение его совершенно удобнейшее воспоследует, если падет Хмельницкий. В дополнение сему отправлял и до Оттоманской Порты трех послан- /131/цев с такими же просьбами, с объяснением таким, что если козаки получат помощь от султана, то будут они в состоянии дать отпор всем польским усильствиям, а в противном случае, ежели султан их оставит, то они принуждены будут помириться с поляками и вслед сего вместе с ними делать войну против Порты.

Князь Радзивил, с которым и Глебович, воевода смоленский, оставив Фронкевича, подполковника гусарского, с несколькими полками около Чернигова для приудерживания набегов от состоящих в том городе Козаков, присоединился, между тем прибыл до Киева, и тотчас стоящих тамо козацких полковников с полками, киевского Антона Адамовича и черниговского Горкушу, прогнал, приводя полки их в такой беспорядок, что они, зажегши лагерь свой и мост, состоящий на реке Днепре, ретировались внутрь города Киева; однак не долго там пробыли, потому что обнял их страх о приближающейся литовской армии, хотя они и думали быть тамо в безопасности; чего для, оставя город, который тогда главным был для их прибежища, последовали далее. Граждане того города, видя себя беспомощных, за неимением в городе гарнизона и других надежных средств к защищению оного, положили на мере у литовцев просить мира, и для испрощения оного, а большею частию, чтоб город остался без разорения, по общему согласию, посылай был к польскому генералитету архиепископ Киевский и архимандрит Печерский; и поелику король милосердствовал всегда о городе Киеве, и что он во время браней был всегда прибежищем польскому шляхетству, то для того и на прошение их учинено снисхождение. Но для отнятия у граждан впредь средства к злу князь Радзивил приказал от всех отобрать оружие.

Хмельницкий, известясь о потерянии Киева, приусугубил старание свое, употребляя все возможные меры к набранию нового козацкого войска, которым бы скорее неприятельские удачи поудержать и прекратить можно было. Но худые его обстоятельства, в коих он тогда находился, делали его наполненным яростию и отчаяния в том, что поспешно собрать людей на супротивление не мог, как только, наконец, когда стеклось к нему отвсюду Козаков и мужиков довольное число и способных ко брани, тотчас пошел с оными к испытанию вновь счастия своего; и, для лучшего к тому поощрения, многие из мужиков говорили в голос: «Стыдно терять смелость за худой выгрыш в войне! Да те, которые обратили наших в бегство, убегали и сами от них; равная часть может и теперь еще полякам последовать!». А притом заключили тем, что, ежели счастие будет на польскую сторону, то они иметь могут убежище и в турецких землях, где жить будут с большою вольностию и спокойствием, нежели здесь в Руссии, как уже о том покровительстве и к силистрийскому паше писано. Сим многие побуждены будучи из деревенских мужиков, всякий почти день толпами к ним приумножались и начали делать набеги и грабительства в разных местах, а особливо живущие поблизу /132/ Днестра и Молдавии, кои более протчих дерзновеннее на разорение были. О чем известясь, гетман Потоцкий тотчас отправил туда 2000 человек войска под командою сына своего, старосты каменецкого, для истребления всех таковых наладчиков. Он, за прибытием своим в те места, по усмотрению обстоятельств, требовал от своего отца, гетмана, помощи, но гетман потом не рассудил за благо давать частьми помощи и для того повелел сыну своему возвратиться обратно, и начал собирать все войско свое в один корпус, а для получения обстоятельного известия о козаках послал семь эскадронов конницы под Белую Церковь. Они, проходя до города оного, вместо исполнения повеленного начали было разорять Паволочь, но козаки, стоящие неподалеку того города, коих было 2000, да татар 500, захватили их тамо и гнали их, бьючи, до самых городских ворот, чрез что поляки принуждены были, оставя всю взятую ими добыч, бежать. Но к тому когда несколько полков князя Вишневецкого прибыло им на помощь, то они, оборотясь все вдруг, равным образом и Козаков от себя прогнали, из коих часть бежала в лагерь свой, а часть до Белой Церкви. При сей акции взято в плен несколько татар, которые допросом объявили, что их при Хмельницком находится только 2000, однако вскоре имеет быть еще в добавок 40 000, а за тем достальные татары находятся в степях и отпасывают своих лошадей, имея повеление быть во всякой готовности к походу в Польшу. Сия весть принудила гетмана Потоцкого отложить поход свой до тех пор, пока прибудет к нему инфантерия. Напоследок, по совету с офицерами, он взял меры, чтоб с войском своим идти далее и дабы захватить город Фастов, состоящий по киевской дороге, для удобнейшей комуникации и соединения с князем Радзивилом, что им и учинено, и мимоходом расположился было лагерем в Паволоче с тем нарочно, чтоб обождать прибытия своей инфантерии, которая маршировала весьма тихо. Во время ж то, когда Потоцкий имел раздох, князю Михаиле Кориботу Вишневецкому приключилась не излечимая болезнь, от которой он там и жизнь свою окончал. Сей вождь при всех случаях многие знаки храбрости своей оказал и всегда поступал отлично чрез целую ту войну, которая лишала его всех прибытков с тех имуществ, которые были в Украйне.

1651 года августа 25 дня польская армия провела тот день в засвидетельствовании последней своей должности к князю Вишневецкому, а на утрешний день маршировала под Трилистья (Трилесья?), место довольно крепкое, и когда тамошний козацкий гарнизон на требование, учиненное польским генералом, о сдаче города ответствовал гордо, то гетман командировал тотчас генерала от артиллерии Г. Приемского и армейского комиссара Г. Берга, подполковника князя Богуслава Радзивила с 700 немецких солдат атаковать оное место, при которой осаде потеряли они от 60 до 80 человек рядовых солдат и двух капитанов, Страуса и Вала, покамест приспешила им в помощь польская инфантерия. За прибытием ее они соединенными /133/ силами уже менее двух часов овладели городом и крепостию несмотря на упрямое сопротивление осажденных, между которыми и многие женщины сражались храбро косами, но, наконец, все пали от острия меча, без разбору рода и возраста, тамошний губернатор козацкий тотчас повешен в городе. Все брато в добыч, а чего взять было не можно, обращено вместе с городом в пепел. Таков строгий поступок произвел надежно более действия, нежели когда оказывано милосердие, ибо когда усмотрен был в Фастове дым и огонь, происходящий из оного города, то в то самое время оберегающи город Фастов козаки, числом 300, оставили его, вслед за ними и граждане выступили из оного, хотя и в состоянии были стоять против поляк, которым, чаятельно, приступ стоил бы многого числа людей.

Князь Ян Радзивил в ожидании королевского указу и, покамест армия соединится с ним, пребыл неподвижно лагерем поблизу города Киева, но не без опасности, потому что неприятель все возможные средства к нападению на него употреблял, а паче о препятствии ему к соединению с гетманом Потоцким.

Августа 16 отправлен был от оного принца полковник Нолд с некоторою партиею войска для разведывания о козаках, который, сыскав множество их, вместе с татарами, поблизу ворот киевских, называемых Золотых, как скоро о том отрепортовал князю, то из того встревожились было во всем его лагере. Князь командировал тотчас на то место одну партию легкой кавалерии, которая атаковала козаков так сильно, что и мост, чрез который думали они себе убежище иметь, не пособил, ибо поляки тотчас им завладели; и пало тут козаков и татар до 1000 человек. В то время от взятых в плен уведано об оном числе, состоящем из 3000 человек, которым долженствовало быть еще на подкрепление их тысяча для того, чтоб тою силою армию литовскую осадить могли в ее ретранжаменте. По одержании победы над козаками князь Радзивил выступил из лагеря своего и маршировал прямо для соединения с польскою армиею, оставя довольный в Киеве от стороны своей гарнизон и снабдя его довольно тем, что ему потребно было для защищения города. Между тем гетман Потоцкий отправил вперед себя 1500 человек, за коими сам, со всем войском своим, прибыл благополучно к Василькову для лучшего и удобнейшего с князем соединения.

Хмельницкий, ведая несостояние свое, что не в силах воспрепятствовать Потоцкому, в предприятиях его, отправил сего для от себя депутатов к нему с прошением мира, уповая на возложенную доверенность ему от Сената и Республики, что он может пресечь пролитие человеческой крови и постарается привесть его самого и Козаков в милость королевскому величеству, уверяя притом его, что он и козаки верны в службе королевской пребудут и впредь то содержать станут свято и ненарушимо по Зборовским статьям.

Таковые Хмельницкого предложения о мире не могли довольно гетмана надивить, поколику известен был он о беспрестанных Хмель-/134/ницкого требованиях от Оттоманской Порты и татарского хана скорой помощи, следовательно и знал он, что сие прошение мира не для иного чего было, как для продолжения времени, чрез которое возымел бы он случай дождать к себе требуемое вспоможение. Сего для гетман не хотел, однако, с ним как окончать дело вооруженною рукою, ибо польская армия тогда уже знатным числом умножена была чрез соединение войска литовского, в котором числилось 9000 человек. Хмельницкий ж, хотя уже имел вспомогательных у себя 6000 татар, но не был еще надежен на силу таковую, чего для принял еще дерзновение просить мира, для которого ходатайства разными способами склонял воеводу киевского, чтоб он постарался окончить войну сию лучше прощением, нежели продолжением толиких бедсвий, внушая о том польскому генералитету, сколь то поднятие солдатам в походе стоит труда, а приключаемые между ними болезни убавили и ныне убавляют, всякий почти день, их число людей, на что воевода, согласясь теми и другими резонами, уговорил обоих гетманов, Потоцкого и Радзивила, на принятие козацких депутатов, которые пришли с прошением того мира. На что когда оба гетмана согласились, то Хмельницкий, во-первых, просил, чтобы скорее присланы были уполномоченные на определенное место для конференции с Виговским, его секретарем, и первейшими конфидентами; чего для от стороны польской отправлен капитан от кавалерии Маховский с письмом от гетмана Потоцкого до Хмельницкого. Но когда в том письме не выражено было ему надлежащего гетманского титула Войска Запорожского, то козаки почли себе оное в немалое презрение и пришли было сперва в смятение, а наконец, когда Маховский пристойным образом изъяснился и доказал им некоторые в том резоны, усмирели, и конференция началась следующим образом. Польский депутат тотчас предложил, чтобы Хмельницкий отпустил от себя татар и пришел бы в польский лагерь для засвидетельствования своего должного почтения, на что гетман Хмельницкий на первые из сих пропозиций долго противился, а на другие, какие б ни были, секретарь его на представленные ему договоры легко соглашался, но, наконец, как первому, так и последнему договорам принуждены положить на мере той, ибо по первому предложению все его старшины и мужики много противились, оспоривая в том, что непристойно, де, чтоб Хмельницкий в польском лагере свидетельствовал гетманам . почтение свое, почему в той конференции рассуждено за наилучшее, дабы оной в лагере том не продолжать по причине упорности мужиков и ради опасности той, чтоб татарам не подать чрез то сумнения, и они бы, приметив, о чем идет дело, не умыслили какого зла против комиссаров. А как Виговский притом предлагал перевесть оную в Белую Церковь, то Маховский о сем рапортовал гетманам своим, почему в совете польской армии рассуждено и определено послать комиссаров, как козаки желали, чтоб быть той комиссии в Белой Церкви, в которую и определены уже были воевода киевский Кисель, воевода /135/ смоленский Грабович, обер-гофмаршал литовский Гонзевский, подсудок брацлавский Казановский, кои и отправлены в тот город для производства той комиссии с большим и сильным конвоем, с которого, однако ж, вошло только в город 500 человек конницы. Польские комиссары, переговоря с комиссарами Хмельницкого, согласились на мир на всех тех кондициях, которые предложены были, кроме некоторых пунктов, коих решение должно быть в обоих лагерях. С чем польские комиссары возвращаясь до лагеря своего, были в том обратном пути в великой опасности, ибо татары и мужики засели было в прикрытых местах к убийству их, по чему Хмельницкий сам и его полковники много имели труда в провожании их, защищая от всех нападений татарских и мужицких. Ибо татары, а большею частью мужики, никакой пропозиции о мире принимать не хотели, потому что они всегда думали о себе, что, когда мир заключен будет, то неминуемо в кондициях положено будет то, чтобы их вовсе отдать полякам в подданство. Татары ж в сем случае несколько сдобылись, по хищничеству своему бегая по сторонам всюду, они напали на комиссарский обоз и разграбили из того некоторую часть. Между тем гетманы, коронный, Потоцкий и литовский князь Ян Радзивил, по усмотрению обстоятельств, что предприятая негоциация почти уже совершилась, рушились от Германовки, лагеря своего, прямо под Белую Церковь, в место, в котором Хмельницкий и главнейшие козацкие старшины долженствовали возобновить свою присягу королю и Республике; и только что польская армия начала приближаться туда, то вся чернь, или простой народ, пришел в великое удивление и смятение, покамест им обстоятельно не внушено, что сближение целой польской армии не для иного чего, как только для предосторожности от татарских нападений, а комиссары, как с одной, так и другой стороны, между обоими лагерями опять съехались для окончания того, что в Белой Церкви конференциею не решено. Козацкие комиссары вместо окончания нерешенных пунктов учинили новые и весьма отличные от прежних предложения, как бы позабыли вовсе то включить, что прежде сего уставлено было, требуя: 1) Подтверждения и исполнения Зборовского трактата; 2) Отдаления польского войска от украинской границы; 3) Свободы содержать союз с татарами, которых они признают быть истинными защитниками их вольностей. За каковое их легкомыслие и непостоянство в твердости (которое, чаятельно, последовало из известия в получении новой татарской помощи или от мнимого произглашения о приходе некоторых турецких полков) на то польские гетманы, сделав первее им выговор, потом приказали тотчас армии своей стать в ордер баталии следующим образом: правое крыло принял в команду князь Радзивил со всем литовским войском, левое же — полевой гетман Калиновский, а коронный гетман Потоцкий оставил для себя главный корпус.

Равным образом козаки и татары выступили с лагеря своего, оказывая себя так, как бы они не имели другого предприятия, кроме, /136/ чтоб посмотреть на состояние польской армии; однако вслед сего начались разные набеги и продолжались чрез целые три дни. Многие козацкие полки, которые, рассеявшись и укрываючись в кустарниках и в других прикрытых местах, делали частые набеги на поляков и наскакивали на них иногда с сторон, иногда с тылу, что они, уповательно, делали нарочно, для того и тем устращивая, чтоб польских генералов склонить к непременному получению от их потребных и полезных для себя договорных пунктов. Чем польские гетманы огорчась, понуждали Хмельницкого из таковых поступков объясниться, на что он представлял, как бы о всех тех козацких произвождениях ничего не ведал.

И для того сентября 26 числа Хмельницкий послал до польских гетманов трех депутатов для заключения с ними твердого договора о примирении трактатом, которые потом, за прибытием его в ту конференцию, при благосклонности его, представили ему свои пропозиции; однако и те были с отменою против прежних, но за многими препирательствами, когда соглашено, наконец, от обоих сторон, чтоб быть при договорах тех именно числу Козаков 20 000 человек, то при том требовано было, чтоб квартиры иметь козакам в воеводствах Брацлавском и Черниговском. Точию на то они отказ получили, а потом просили они, чтоб хотя, по крайней мере, польские войска не имели у тех Козаков квартир, которых Хмельницкий в ревизию свою запишет в вышепомянутое число, до самого оного окончания, и дабы гетману Хмельницкому для собственного его содержания даны были уезды Черкаский и Боровицский. На таковое последнее предложение гетман Потоцкий приказал объявить, что он сам собою, без особливого королевского и Республики указу, учинить не может, а что к прочим принадлежит требованиям, то он на все соглашается и дозволяет быть по их предложениям для того больше, что Хмельницкий секретно объявил Потоцкому, что он все, что ни требует, делает только для одного удовольствия бунтующихся мужиков, которых ныне, по рассуждению его, опасно раздражать, покамест они все вместе и во многом числе. По окончании всего сего не оставалось более чего делать, как только Хмельницкому и его полковникам придти в польский лагерь для отдания своего почтения гетманам, к чему он уже и готов был и для безопасности своей взял от польской армии довольные, по мнению его, залоги; но из козацких его старшин некоторые вовсе на то не соглашались, чтоб Хмельницкий шел в польский лагерь для отдания чести гетманам польским. Однако он, не смотря на то, учинил по преднамерению своему тем польским гетманам удовольствие, и 28 числа того ж течения Хмельницкий с главными своими старшинами прибыл в польский лагерь и, став пред великим гетманом Потоцким, просил прощения с унижением и со слезами, которые он приобык проливать, когда нужда и обстоятельства того требовали, свидетельствуя при том всевозможное почтение князю Радзивилу и /137/ прочим магнатам. Вслед сего в присутствии его, Хмельницкого, читаны были артикулы трактата, который тогда ж от обоих сторон закреплен и утвержден присягою; и в знак радости от польской стороны сделано довольное торжество и почтение Хмельницкому с бывшими при нем. Оные артикулы суть следующего содержания.

1. По видимой преданности, учиненной от Запорожского Войска командующего и старшин его, по присяге их, чтоб быть им всегда в верной службе королю и Республике, определяется оному войску быть впредь числом 20 000 человек, кои имеют быть выбраны и записаны в перепись козацким гетманом и старшиною, и иметь им жительство свое в землях и во владении, принадлежащем до его величества, короля польского, а именно: в воеводствах Киевском, Брацлавском и Черниговском, однак имеющиесь в тех воеводствах шляхетские добра должны быть от Козаков свободны.

2. Если некоторые шляхетские подданные впишутся в Войско Запорожское, то должны уже они перенесть жительство свое в земли королевские воеводства Киевского, и дастся им свобода движимое и недвижимое свое имущество, где бы оно ни было, продать без малейшего препятствия от их владельцев, старост и подстаростей.

3. Вписывать Козаков 20 000 человек чрез 15 дней, считая от заключения настоящего трактата, учиня на то два реестра, в которых состоять должно имя, прозвание и оседлость каждого козака; и таковы реестры должны быть закреплены рукою гетмана козацкого, из которых один послать к королю, а другой оставить в архиве киевской. Те козаки, которые введены будут в перепись, одни только пользоваться должны древними правами и привилегиями козацкими, а которые останутся исключены, те бы возвратилися к должностям своим, по-прежнему, под владение королевское.

4. Польским войскам не иметь квартир в воеводстве Киевском и в местах, определенных для Козаков, да и козакам в воеводствах Брацлавском и Черниговском ныне их не иметь же, а иметь разве по Рождестве Господнем, после окончания ревизий.

5. Шляхетство вышереченных воеводств, Киевского, Брацлавского и Черниговского, имеет принять добра свои беспрепятственно по-прежнему во владение и получать с них принадлежащие себе доходы. Во время же сочинения ревизий подданные их не должны ничего работать и податей никаких не давать, ибо после окончания ревизий узнать будет можно, кто остался от козацкого компуту исключенным, и кто принадлежит к оному, и так первые должны будут несть все крестьянские тяжести, а последние наслаждаться козацкими привилегиями.

6. Козацкому гетману иметь свою резиденцию в Чигирине; и как настоящий гетман, Богдан Хмельницкий, так и наследники его, имеют пользоваться дозволенными им прерогативами, раздавая чины прочим козацким старшинам, и состояли б они под протекциею генералиссимуса (гетмана коронного) и Республики, чему обязались присягою сохранять свято и ненарушимо и верность свою. /138/

7. Греческая вера, которой исповеданию Войско Запорожское подлежит, сохранена быть должна при древней своей вольности, со всеми епископами, монастырями и церквами греческой религии, тако ж и церковные добра, которые во время войны могли быть похищены, возвратить в прежнее церквей владение.

8. Шляхетство католического греческого исповедания, которое придержалось козацкой партии, так, как киевские граждане, имеют пользоваться навсегда амнистиею, следовательно, и возвратить им все добра их, чести, вольности, и что им надлежит; сего для исключение, последовавшее им от сообщества их, уничтожается.

9. Жидам быть под гражданским правом в королевских владениях и землях шляхетских, которые могут, по-прежнему, быть откупщиками шляхетских добр.

10. Татарам, находящимся в польском королевстве, выступить тотчас вон без малейшего местам разорения и нигде им внутрь границ не иметь квартир; однак козацкий гетман употреблял бы возможный с ними мир к привращению их впредь для службы Республике. Но понеже сего подлинно ныне определить прежде не можно, доколе о сем на сейме не рассуждено будет, то для того, как Хмельницкий сам, так и все козаки, должны ныне отказаться от дружбы их и сделать с ними войну, как с неприятелями королю и Республике, а по большой части не имели б козаки с татарами никакого сношения и согласия, так, как с прочими соседственными государями, а были б во всегдашней постоянной верности и послушании его величеству и Республике, что, как они сами, так и их наследники, содержали б свято и ненарушимо во всех случаях, а равно и командирования, какие бы ни были.

11. Понеже никогда и никто из Козаков не бывал у обережения границ литовских, того для и ныне быть им там не должно, а пребывали б они всегда, как вышепомянуто, только при границах воеводства Киевского.

12. Град Киев — митрополия и имеет трибунал и опитиции: для того из тамошних жителей не должно вписывать много в козаки. До сих времен писал французский писатель Шевалиер.

По заключении сего трактата козаки расположились на определенных им квартирах, а польские войска разведены были по всей почти Малой России, по обоим сторонам Днепра, где находясь постоями, приключали несносные обывателям обиды как в податях от панов польских, так и грабительствами и боями, чрез что на Хмельницкого от народа малороссийского великое было роптание за отдачу полякам Украйны; что, хотя Хмельницкому и весьма чувствительно было, однак он принужден был с терпеливостию то сносить и ожидать, покамест зимнее время пройдет.

Что ж на сие воспоследовало, об оном в последующем здесь малороссийском повествовании от 1652 году описывается. /139/

Попередня     Головна     Наступна