Уклінно просимо заповнити Опитування про фемінативи
„Киевская громада“ 1)
(Из истории украинского общественного движения 60-х г.г.)
В истории украинского общественного движения Киев, безусловно, играл огромную роль. Большой культурный центр, центр экономической жизни Правобережья и соседних левобережных районов, Киев уже с самого начала XIX века обладал необходимыми условиями для того, чтобы в нем находились также центры общественной и революционной работы. Польские массонские ложи, польские политические общества, осколки декабристских организаций, наконец, первое украинское политическое общество Кирилло-Мефодиевцев, — вот конкретные формы, в которых кристаллизовалась политическая мысль в Киеве. В различные времена выдвигались на первый план различные политические задачи. Но, несмотря на это, совершенно ясно протягивается нить идейной связи от массонской ложи Об’единенных славян (1818 г.) через Южное Общество к демократическим польским группам и к республиканско-панславистскому кружку 1847 года.
1) Настоящая статья, посвященная истории украинской либеральной мысли, по теме своей не совсем подходит к задачам, которые себе ставит „Летопись Революции“. Но редакция считает, что понимание своеобразного характера украинской революции невозможно без ознакомления с историей украинской общественности и потому решила уделять на страницах „Летописи Революции“ некоторое место для выяснения основных моментов в развитии украинских национальных идей и украинских политических организаций, даже тех, которые не имели революционного характера. — Прим. ред.
История политической борьбы на Украине приобретает в различные времена различную национальную окраску в зависимости от классов, какие ведут эту борьбу. До начала 60-х годов в политической борьбе на Правобережьи руководителем являлся помещичий класс, который был по национальности польским или полонизированным и своей задачей считал борьбу с российским самодержавием. Во второй половине XIX столетия феодально-аристократические тенденции, какие преобладали в революции 1830—31 годов, начинают сходить на нет и сменяться буржуазно-демократическими течениями в связи с тем, что на /128/ политическую арену выходят на смену феодалам широкие интеллигентские круги, черпающие свои пополнения из среды разночинцев — это так называемые „официалисты“ помещичьих имений и либеральное студенчество. На протяжении первой половины XIX века гегемония поляков в движении прерывается только в 1825 году движением в кругах пришлого российского офицерства и в 1847 году организацией украинской демократически-настроенной интеллигенции.
Можно с полной уверенностью сказать, что общественное движение 60-х годов было продолжением того, о чем мечтали и чего не сделали члены Кирилло-Мефодиевского общества. Широкая программа, которая намечена была Кирилло-Мефодиевцами, оборвалась в самом начале их деятельности. Члены первого тайного украинского общества не вышли за грань теоретических обсуждений и в практической жизни не сделали ничего. Шестидесятники должны были продолжить их работу, должны были из утопических проэктов вылущить жизненное содержание. Конечно, изменения в социально-политических условиях отразились на идеологических концепциях 60 годов. Общественные работники 40-х годов были отрезаны от массы, они работали в атмосфере совершенно изолированной, они искали связи с народом через книжку, воззвание, но еще не имели этих связей.
Шестидесятники же, вместо „крепкого, как скала“ крепостного уклада жизни, имеют перед собою уже „временно-обязанных“ крестьян, которые выступают как организованное общество, а не как немые и скованные рабы помещика. Между двумя классами помещиков и крестьян за это время ясно вырисовывается, как активная общественная сила, деклассированная интеллигенция, сыновья обедневших помещиков, разночинцы. И мечтательный идеализм людей сороковых годов, их славянофильство и мессианизм, спустя двадцать лет, превращается в ясную буржуазно-демократическую идеологию.
В эволюции общественной мысли от 40-х до 60-х годов замечается упадок политических идей и выдвижение на первый план культурничества, этнографизма. В то время, как в России политическая мысль в 60-х годах укрепляется и претворяется в революционные идеи, на Украине мы видим сгущение революционных настроений только в польских кругах. Украинские же круги не настаивают даже на тех политических требованиях и лозунгах, которые были поставлены на очередь еще в 1847 году (Кирилло-Мефодиевским обществом). Политические стремления новой буржуазно-демократической интеллигенции на Украине очень неясны. Отбросив лозунги борьбы с самодержавным строем, украинская интеллигенция очень охотно пошла на работу в ряды российского чиновничества и этим самым уже совсем закрыла и даже потеряла свое политическое лицо.
Украинские общественные деятели начинают группироваться в так называемые „громады“. В 60 годах из них наиболее известны /129/ „Петербургская громада“, собиравшаяся в квартире Ф. И. Черненка 1) и „Черниговская громада“, об’единившаяся вокруг известного этнографа С. Д. Носа, замешанного в политическое дело 60-х годов Андрущенка 2).
Об’единение в громады имеет, уже по своему названию, нечто общее с обществами крестьян и построена на определенном территориальном признаке.
Такие об’единения, с другой стороны, напоминают земляческие об’единения студентов и нет никакого сомнения, что именно от этих студенческих организаций ведет свое начало тот нелегальный украинский кружок в Киеве, который получил название „Громады“ или „Старой Громады“, в отличие от позднейших таких же нелегальных об’единений.
Говоря об этих студенческих земляческих группировках, из недр которых родилась „Старая Громада“, мы имеем в виду польские студенческие гмины, нелегальные студенческие организации, непризнанные никакими правилами и оффициальными уставами, но работавшие широко и довольно открыто.
Интересно отметить, что в кругах польского студенчества слово „громада“ в измененной форме употреблено было в заглавии одного общественного сборника, вышедшего из среды демократически-настроенного студенчества в 1858 г. в Киеве. Сборник был издан кружком студентов для получения средств на отправление товарищей за границу; сборник носил название „Pisma urywkowe wierszem i proza Józefa Prospera Gromadzkiego (отрывки в прозе и стихах Иосифа Проспера Громадского). И под этим последним именем надо было понимать коллективный псевдоним студенческого кружка, об’единенного определенными научнообщественными интересами. Студенческая среда, которая создала. оригинальный тип землячества середины XIX века — гмины, употребила, этот термин „громада“ для обозначения коллективной работы передовой своей группы. Произведения этого мифического Громадского представляли собой чрезвычайно интересное, по тем временам, явление. Принадлежность книжки студенческим группам выяснялась уже с первых страниц. Ее инкогнито слегка раскрывалось в эпиграфе: Z haslem wiary i ofjary. Dalej naprzód — w swiat 3) (С лозунгом веры и жертвы. Далее вперед — в свет), потому что это были последние строки любимой польской студенческой песни: „Dalej bracia, w jedno kolo“ — „Дальше, братья, в один круг“.
1) З. Недобровский. „Мои воспоминания“. „Киевская Старина“, 1893, кн. 2, стр. 195.
2) Материалы для истории революционного движения в России в 60-х годах. Под ред. Базилевского, стр. 126 — 128.
3) Pisma urywkowe wierszem i prozie Józefa Prospera Gromadzkiego. Wydall Antoni Syroczynski, Kijów 1853. /130/
В предисловии 1) к сочинениям Громадского автор главным образом выступал против мещанства в общественной жизни и в некоторых местах проводил „хлопоманские“ (народнические) тенденции, особенно там, где речь шла о воспитании, какое дают своим детям обыватели на Украине.
„Они делают все, — говорилось в предисловии, — чтобы оторвать детей от народа, и рядом вырастает два класса под одним и тем же солнцем, на одном и том же хлебе, в одном и том же селе, но совершенно разные, без всякой возможности какого бы то ни было примирения“ 2).
Среди стихотворений этого сборника находим стихи с характерным признаком народолюбства и украинолюбства: „Дитка“, „Воинскому лирнику“, „Вздохи в степи“, „Украинки“.
Наконец, чрезвычайно характерной по теме является центральная статья сборника: Uwagi nad znaczenim prowincyonalizmów wdzieiach Polski (Мысли о значении провинциализмов в истории Польши), которая принадлежала, как теперь известно 3), ставшему впоследствии крупным польским историком, Александру Яблоновскому, товарищу по университету Владимира Антоновича.
Таким образом, весь этот сборник сочинений Громадского мы можем считать проявлением работы определенного кружка студенчества и результатом той эволюции, какую проделали некоторые круги студенчества от первых польских студенческих об’единений — гмин, к таким кружкам, как „хлопоманский“, из которого дальнейшей эволюцией выделилась „Украинская Громада“. Весь этот процесс происходил в конце 50-х и начале 60-х годов.
Гмин в Киевском университете в конце 50-х годов было пять: Коронярская, Литовская, Украинская (т.-е. Киевская), Волынская, Подольская, по количеству тех главных территорий, представители которых составляли большую часть студенчества.
1) См. об этой пеоне у M. Dubreckiego „Mlodziez polska w uniwerzijtecie Kiowskim pizead vokiem“ 1863 — 1909, стр. 75.
2) Pisma Gromadzkiego.
3) Dr. Marcell Naleçz-Dobrowski Alexander Jablonowski Zarys Zywotu; prizedlezd dziet 1829 — 1913 Warszawa 1913 r. (Др. Марсени Налеч.-Добровекий и Александр Яблоновский „Очерк жизни и обзор деятельности“).
Гмины эти охватывали почти исключительно польскую молодежь. „С русскими, как признается автор одних воспоминаний того времени, поляки не имели никаких других сношений, кроме оффициальных в делах, которые касались всей массы студенчества“. Русских и украинцев в Университете было очень мало; к тому же образ их жизни, взгляды и убеждения были такими далекими от образа жизни и мировоззрения поляков, что ближайшие сношения между теми и другими, по выражению автора — поляка, были „просто /131/ невозможны“ 1). „Студенты — малороссияне, свидетельствует другой современник, чуждаются поляков, а последние малороссиян, и усилия некоторых профессоров сблизить их остаются безуспешными“ 2).
Поэтому ни русские, ни украинцы, может быть, за очень редкими исключениями, не входили в гмины.
Совокупность гмин составляли „odòl“ — „громаду“, корпорацию: Каждая из пяти гмин делилась на более мелкие группы, секции, которые об’единяли своих членов по гимназиям.
Гмины, как форма организации студенчества, укрепились особенно в начале 60-х годов. Этому больше всего способствовало появление среди студентов-поляков с Украины в значительно большем количестве, чем раньше уроженцев Польши, которых называли „коронярами“ (от слова Корона — Царство польское). Короняры не только составляли особую гмину, но и держали себя как-то в стороне на различных студенческих собраниях и так называемых „кнайпах“ (вечеринках), они немного свысока посматривали на демократические ухватки студентов с Украины (Киева) и Волыни. В особе короняра была воплощена наибольшая чистота польской дворянской политической мысли, они все были завзятыми патриотами, которые мечтали лишь о возрождении старого польского государства. Короняры претендовали на первую роль в студенческой среде, поэтому в других гминах их не любили и на общих собраниях и кнайпах, где бывали студенты различных гмин, короняры часто получали решительный отпор со стороны демократических слоев польского студенчества.
Каждая гмина выбирала своего представителя, а собрание всех представителей гмин составляло комитет, который руководил всею студенческой массой. Каждый из членов гмины делал взносы 3). Гмина имела свое помещение, где собирались ее члены на так называемые кнайпы, гмины устраивали свои библиотеки, столовые и, главным образом, имели в виду моральную и материальную поддержку товарищей. Постепенно в жизнь гмин внесены были и политические настроения, которые пока что не проявлялись резко. Это национально политический элемент создали короняры, и он понемногу передался и другим гминам 4).
Гмины сносились с другими университетами и с бывшими студентами, которые уже кончили университетскую науку и жили обывателями в разных местах и селах края.
1) Wydawnictwo materyalow do History Powstania 1863 — 64 г. Т. IV стр. 121. Издание материалов к истории восстания 1863 — 64 г.г. т. IV „Воспоминания о временах молодости“.
2) Показания бывш. студ. Киевского университета поручика Миладовского перед Виленской следственной Комиссией.
3) Б. Познанский. Воспоминания укр. жизни 1913 г., т. 2, стр. 17.
4) Wydawnictwo materialów. т. IV, стр. 9. /132/
Рост и развитие киевской гмины падает на 1858 — 1860 г.г. Гмина год за годом приобретает все более серьезное общественное значение. Выпуская своих членов по окончании университета, гмины поддерживали с ними связи и, таким образом, авторитет свой и значение распространяли и за пределы университетской корпорации. Об этом авторитете особенно заботились короняры, которые в важных и ответственных случаях непременно созывали общие собрания членов всех гмин. Так было, например, в одном студенческом деле, о котором вспоминает известный украинский народник Борис Познанский 1).
1) Укр. жизнь. 1913 г. № 2.
Это было дело одного из студентов киевского университета, Тита Далькевича, который, проезжая по Белоруссии, завел разговор с крестьянами одного крепостника-помещика и, узнав о страшной эксплоатации им своих крепостных, посоветовал крестьянам: „А вы б его так“ — и провел рукой по горлу. За подговор крестьян к насилию, направленному против помещика, Далькевич своими же товарищами был отдан под суд общего собрания всех гмин, и короняры особенно настаивали на том, чтобы авторитет студента среди обывателей был очищен от таких пятен, какие на имя и достоинство студента наложил Далькевич. Этот факт чрезвычайно характерен для классовой психологии членов коронярской гмины, как и тот отпор, какой дали коронярам некоторые студенты киевской гмины („Украинской“ по тогдашней терминологии, хотя она была насквозь польской), уже оторвавшиеся от своей среды, вышедшие на иной путь и посмотревшие на всю историю Далькевича не с точки зрения помещика, а с точки зрения угнетенного крестьянства.
Марьян Дубецкий, современник всех этих событий, тоже приводит любопытный пример того уважения, с каким относились обыватели к авторитету студенческой корпорации. Так, какой-то официалист (т.- е. служащий в помещичьем имении), обедневший дворянин или разночинец, хотел передать на суд киевского студенчества свои денежные счеты с магнатом, в имении которого он служил. И магнат, чтоб не подвергаться студенческому суду, предпочел удовлетворить претензии официалиста.
Во всех этих фактах студенческая корпорация, об’единенная по гминам, выступает как цельная, спаянная масса.
Гмины обращают на себя внимание и администрации; так как они имели широкую известность в обывательской среде, то неудивительно, что об их существовании очень скоро узнает III Отделение Собственной Е. В. Канцелярии. На основании какого-то перехваченного частного письма, III Отделение запрашивает об этой организации у киевских властей.
В перехваченном письме мы находим жалобы на то, что студенты, мало интересуются политическими делами и работой „в польском /133/ народном духе“, вместе с тем, отмечается цель гмин — работать на пользу польской политической идеи всеми средствами. Из других источников мы знаем, что гмины содержали нелегальную польскую библиотеку, преимущественно из заграничных книжек, и, действительно, политическую агитацию вели всеми возможными способами.
Автор „Воспоминаний дней молодости“ 1) рисует нам картину, как из польских гминных организаций постепенно начинает создаваться украинская организация.
1) Wydawnictwo Mat. т. IV, стр. 121.
Из трех гмин, которые охватывали территорию правобережной Украины в ее этнографических пределах, мало-по-малу выделяются отдельные студенты, которые начинают жизнь нового небольшого кружка, во главе которого становится яркая и своеобразная фигура Владимира Антоновича.
Борис Познанский связывает эти первые шаги нового кружка с той уже отмеченной историей Тита Далькевича, которая остро и всесторонне обсуждалась на собрании всех гмин и которая, собственно, и послужила яблоком раздора.
„Не могу припомнить, — говорит Познанский, — скоро ли после этого, но случилось нам говорить об общем собрании. Антонович тогда истолковал нам обстоятельно все дело: он-то и выяснил, что цель „коронярей“ заключалась вовсе не в осуждении выходки Далькевича вообще, а в восстановлении литвинов (белоруссов) против поляков. Не все мы в суете прений на сходке успели разобраться и только уразумели сущность дела по толкованию Антоновича, сразу понявшего дух домогательства коронярей. Рыльский в этот раз еще повторил, что следует итти за своим народом“.
Через некоторое время у Федора Панченка, одного из основоположников „Громады“ — тогда студента-медика — состоялось немногочисленное собрание, на котором обсуждались вопросы национального характера, которые для тогдашней Украины приобретали и вполне определенное социальное значение. Антонович доказывал, что жить среди украинского населения и не слиться с ним, не проникнуться его интересами, значит „быть дармоедом, паразитом“.
Вопрос ставился в плоскости социальной, а отнюдь не национальной, ибо сам Антонович и другие члены этого собрания, за очень незначительными исключениями, были поляками, но видели, что поддержка польской идеи на Украине является поддержкою эксплоатирующего класса. Наоборот, переход демократических студенческих кругов на сторону украинского народа знаменует собою переход на сторону трудящегося закрепощенного люда. Такое, именно, содержание вкладывалось в те заявления, какие были сделаны единомышленниками Антоновича на общем собрании всех гмин по делу Далькевича. /134/
На собрании у Панченка, кроме упоминавшихся уже, присутствовали еще Викентий Василевский и Готфрид Пржедпельский, и присоединение этих двух студентов к кружку хлопоманов обозначало распространение хлопоманской идеи среди польского демократического студенчества.
Большинство членов нового кружка были поляками или полонизированными украинцами из всех трех гмин Правобережной Украины и, конечно, среди них не было ни одного короняра.
Внешним признаком выделения из гмин нового нелегального кружка была замена польского костюма простой крестьянской свиткой из домотканного сукна и замена польского языка украинским.
Хлопоманский кружок был только переходною формою от гмины к Украинской Громаде. Эта переходная стадия и, особенно, самый момент организации Громады — самое темное место в истории украинского общественного движения 60-х годов.
Про этот момент начинали свои рассказы в печати В. Антонович 5), К. Михальчук 2), Б. Познанский 3), М. Драгоманов 4), А. Русов 5), но их рассказы или не доведены до конца, или не дают конкретного и ясного материала для выяснения истории самого начала Громады.
Наиболее интересным свидетельством для нас было бы свидетельство В. Антоновича, который с первых же шагов Громады выделился как руководитель. Но в тех воспоминаниях его, какие уже появились в печати, мы не находим почти ничего для. выяснения важного для нас вопроса. Несмотря на название одной из глав — „Початок української Громади“, воспоминания эти, собственно говоря, не дают материала для освещения самого формирования и первых шагов „Громады“.
Яснее рассказано про этот переходной момент в ненапечатанной части воспоминаний Антоновича, которые сохраняются в рукописи в семье Антоновичей 6). „Было ясно, — читаем там, — что культурное направление какое мы (поляки-украинцы) развивали, не удержит большинства и, так или иначе, может запутать нас в инсуррекцию.
1) В. Антонович. Автобіографичні записки. Початок Української Громади. Літер.-Наук. Вістник 1908 р., кн. 9, стор. 406 — 408.
2) Михальчук. Из украинского былого. Укр. Жизнь 1914 г. № 8 — 10, стр. 70 — 85.
3) Б. Познанский. Воспоминания. Укр. Жизнь 1913 г. № 3, 4 и 5.
4) М. Драгоманов. Австроруські спомини.
5) А. Русов. Как я стал членом Громады. Укр. Жизнь 1913 г. № 10.
6) Теперь этот неизданный отрывок печатается в „Украине“ 1924 г. Киев. № 1.
Собравшись тесным кружком, мы предложили выбрать одно из двух: или оставаться дальше при своей работе и в таком случае выписаться из гмины и основать свою — действительно-таки украинскую — Громаду ; или, кому трудно сделать этот решительный шаг, остаться в гмине /135/ и разорвать с нами связи. На собрании нашего кружка 15 человек решили выйти из польской корпорации. Из них припомню несколько человек, которые до конца жизни остались верными украинской идее. Это были Рыльский, Познанский, Михальчук, Баковецкий и еще некоторые другие, которые или умерли раньше, или я потерял их следы“.
Формирование Громады из этого переходного кружка падает, по всей вероятности, на самое начало 1861 г., и связано больше всего с пополнением состава хлопоманского кружка левобережцами. Среди студентов киевского университета мы видим уже П. Чубинского, братьев Синегубов, И. Касьяненка и М. Драгоманова.
Возможно, что мысль о создании чего-то подобного „Киевской Громаде“ возникла раньше и даже в двух различных кругах — среди украинской гмины, с одной стороны (правобережцы-киевляне), и среди левобережцев — с другой. Нас заставляет признать этот факт участие в общественной работе как тех, так и других до 1861 года. Это так называемые воскресные школы, из которых одна — Подольская — была ареною деятельности, главным образом, левобережцев, между прочим, и Драгоманова; а в другой — Новостроенской — сосредоточена была работа товарищей Антоновича — правобережцев.
На этой общей работе, вероятно, состоялись первые встречи украинцев-поляков с полтавцами и черниговцами ; возможно, что тут и зародилась первая мысль об об’единении.
Во всяком случае, левобережцы встретились с уже целиком сформированным кружком „хлопоманов“, и их присоединение к хлопоманам могло оформиться так, около 1861 г.
Эту дату, 1861 год, приводит и автор „Воспоминаний дней молодости“, говоря, что Антонович в 1861 г. разорвал свои отношения с польским движением и товарищами, основав отдельно польско-украинское общество „Громаду“ 1).
1) Wyd. materialóv. t IV, I, стр. 128.
2) Рапорт Каневского исправника Котлярова и чиновника особых поручений Скрипцова от 12 мая 1861 г.
И в оффициальных документах упоминание об украинской „Громаде“ в Киеве находим тоже лишь в этом году. Они до известной степени фантастичны, но мы приводим их, как характерные современные свидетельства. „В России, — читаем мы в этом документе 2) — существует особое общество малороссов, пропитанных духом какого-то патриотизма, общество это имеет повсеместно своих последователей, и университеты, Киевский и Харьковский, служат главными проводниками и распространителями идей о возможности восстановления Малороссии. Так, в Киевском Университете образовалось общество малороссов под названием „Украинская Громада“. Это молодые и пылкие вольнодумцы, употребляющие все усилия к осуществлению /136/ лелеемой ими мысли о свободе Малороссии и старающиеся сближаться с простым народом, научать его грамоте и постепенно внушать ему мысли о бывшей славе Малороссии и о прелестях свободы, с той именно целью, дабы впоследствии, когда умы простого народа покорятся их влиянию, действовать во вред монархии. С этою-то целью, сколько известно, издается малороссийский журнал „Основа“, рассылаются пропаганды (!) на малороссийском языке, пишется история Украины, и существует в Киевском Университете ежедневная народная школа, и с этою же целью выезжают молодые люди в разные местности Малороссии и Украины“.
В первых числах мая 1861 г. через Киев провезли гроб Шевченка к месту погребения возле Канева. Хлопоманский кружок и левобережцы-украинцы, приняли участие в этих похоронах. Совместное участие их на похоронах было, очевидно, первым общим выступлением только что сорганизовавшейся Громады.
Гробу Шевченка была устроена встреча в Киеве, и на мосту через Днепр, при встрече похоронной процессии, говорили речи первые члены Громады — Антонович и Стоянов.
II
Внутреннюю жизнь Громады на первых шагах ее работы рисует нам одно политическое дело 1863 года, в котором было замешано несколько членов Громады.
Это было дело Владимира Синегуба, младшего из всех братьев Синегубов, тогда еще гимназиста. Его обвиняли в различных революционных поступках, и сам он был виноват в том, что дело осложнилось: легкомысленный юнец наговорил на себя всякой небывальщины, выдал себя за члена какого-то несуществующего революционного комитета, признавался в „преступных сношениях“ с полковником Красовским и запутал в это раздутое и фантастическое дело В. Антоновича, Курлюка и еще целый ряд украинцев.
Про украинскую Громаду В. Синегуб, между прочим, дал такое довольно хаотическое показание: „Ввел меня в Громаду, или малороссийское общество изучения народного быта, языка и обычаев, кандидат университета св. Владимира, Владимир Антонович. Убеждение этой Громады есть то, что два народа — русский и малороссийский слились воедино, что Малороссия, по этому самому слиянию, никогда не должна и думать о своей самостоятельности. Я, как ученик Красовского, совершенно расходился с нею и потому только участвовал в ней, что знал хорошо малороссийскую народность. Они — громадяне — не подозревали во мне такого страшного злодея, иначе они выдали бы меня давно в руки правосудного правительства. Главными занятиями членов Громады был выпуск книжек „Де-що про світ божий“, которые печатаются в типографии Минятова в Киеве; составляют еще /137/ украинско-русский словарь, слова которого собраны и лежат у кандидата Университета св. Владимира, Александра Стоянова. Многие из этого общества учителями в Педагогической школе в Киеве. Передовыми членами этого общества: Антонович, Стоянов, ученик землемерской школы в Киеве — Каленик, Шевченко и студент Курлюк“.
Несмотря на запутанность этого показания Синегуба, тут правильно отмечены и политическая умеренность взглядов Громады, и ее покорность „начальству“, и основное направление ее работ: культурная деятельность, издание книг, составление словаря.
Несмотря на эту характеристику Синегуба, упомянутые в его показаниях Курлюк и Антонович были притянуты к допросу. Василий Курлюк, родом из Зеньковского уезда, появился в Киеве только в 1862 году, был офицерским сыном, учился несколько лет в Кадетском Корпусе в Полтаве, вышел из третьего класса „по домашним обстоятельствам“.
„О малороссийской Громаде, — сказал он на допросах, — как о кружке известной симпатичной мне деятельности, услыхал в кругу университетской молодежи тотчас по приезде моем в Киев: тогда «о стороны передовых хлопоманов (слово польское, происходит от хлоп) был протест против панских, преимущественно польских, угнетателей крестьянского сословия; эта идея показалась мне правой, и я, читая предварительно в „Основе“ заявления Антоновича и прочих, желал сблизиться с людьми, занимающимися таким честным, по моему мнению, делом.
Это было нетрудно : в так называемую Малороссийскую Громаду, как в общество, хотя и не известное правительству, но не имеющее никакой организации и даже не скрывающееся втайне, имел право входить всякий, кого интересовал этот или какие бы то ни было вопросы, касающиеся украинского народа.
В первый раз, когда я явился между молодежью, составлявшею Громаду, зимою 1862 года, решали дело о протесте против запрещения служить панихиду по Шевченке людям, чтущим его талант; дело тогда решили большинством голосов, что протест, как противоправительственный, должен быть уничтожен.
Знакомясь более и более с Громадой, я выработал о ней следующее убеждение: этот кружок имел целью помогать крестьянскому сословию и, вообще, простонародию к достижению истинного улучшения его быта; средством для этого была избрана грамотность“.
Курлюк связывает происхождение Громады с воскресными школами и подчеркивает, что Громада не имела характера какой-то закрытой организации, работала над изданием книг и собиралась редко. Показания Антоновича могли бы целиком раскрыть нам внутреннюю организацию Громады, но, к сожалению, показания эти давались перед следственной комиссией, были сдержанными и держались в границах /138/ тех фактов, которые уже раскрыли Вл. Синегуб и Пилипенко, другой участник дела.
„Собрания, писал Антонович, указанные (Синегубом) под названием Громады, существовали действительно около двух лет — в 1861 и 1862 г.г.
Собрания эти имели целью: изучение края в этнографическом, юридическом и географическом отношениях, для чего были составлены разными лицами и напечатаны с дозволения цензуры программы: 1) для группировки этнографических сведений, 2) для группировки сведений по обычному праву, 3) для собирания сведений географических.
Ответы на эти программы собирались людьми, живущими в разных местностях как знакомыми с составителями программ, так и незнакомыми, и печатались в разных периодических изданиях : „Основе“, „Киевских“ и „Черниговских губернских ведомостях“, „Черниговском листке“ и т. п.
Юридическая программа составлена была кандидатом юридических наук Чубинским, другие — не помню кем.
Кроме изучения края, занимались изданием учебников для народа; на собраниях так называемой „Громады“ рассматривались, читались и поправлялись рукописи разных лиц, подготовленные к печати.
Из них были изданы: таблицы для первоначального чтения, составленные студентом Горяковским; арифметика популярная; физическая география — под заглавием „Де-що про світ божий“, составленная в виде сборника из статей, писанных разными лицами; „Басни Глебова“. Обе последние книжки изданы под редакцией кандидата историко-филологического факультета Стоянова. Все книжки изданы с дозволения цензуры.
Кроме того, имелось в виду: составление полного сборника малороссийских песен, составление малороссийского словаря, составление учебника по географии и т. д., но, по различным обстоятельствам, намерения эти не были приведены в исполнение. Сходки происходили таким образом, что каждый, желавший заняться известным предметом, или составивший рукопись (программу, учебник и т. д.), сзывал своих знакомых и предлагал им заняться поправками или оценкою его сочинения или совместным начертанием плана для занятий; на сходки эти могли заходить все люди, занимавшиеся или интересующиеся данным предметом. Потом из людей более сведущих и желающих принять участие составлялась редакция для данной книги из нескольких человек, которая н занималась редактированием — выправкой содержания и языка.
Сходки эти происходили тогда, когда было для них занятие, не бывали никогда многочисленнее 20 — 30 лиц. И, смотря по предмету занятий, лица менялись, так как для обсуждения каждой книжки; сходились те люди, к занятиям и вкусу которых рассматриваемый предмет более подходил. Числа участвующих в этих сходках и перечисления лиц, в них участвовавших, потому дать невозможно. /139/
При издании книги, составлялась обыкновенно складчина иденьги вручались кому-нибудь, по большей части, автору или составителю, который и брал на себя хлопоты по изданию. Вероятно, под названием скарбника разумел Пилипенко, рассказывающий по наслышке эти факты, то лицо, которому складчина вверялась.
На сходках, кроме вопросов научно-литературных и педагогических, никаких других вопросов никогда не подымали; если высказывались мнения, выходящие из круга частных вопросов, и если бы можно сгруппировать эти мнения в один итог, то их бы можно было привести к таким общим результатам: большая часть людей была уверена в общественной пользе народного образования, большая часть людей считала своей нравственной обязанностью способствовать посильно этому образованию. Общее мнение было в пользу того, что образование народное в здешнем краю пойдет скорее и успешнее, если будет поведено на малороссийском языке, как на более удобопонятном для народа здешнего“.
Вот, собственно говоря, и все свидетельства, какие мы имеем о первоначальных шагах Киевской Громады от ее первых членов. Она вышла из гминной организации и, оторвавшись от гмины в то время, когда гмины приняли самое активное участие в политике, центр тяжести перенесла с политики на культурничество и, несмотря на то, что с первых и до последних дней своих могла она существовать только, как нелегальная организация, она в политических своих взглядах была крайне умеренна, вернее — ни в чем не проявила, нигде не об’явила своей политической программы; это дало повод упрекать общественных деятелей 60-х годов в аполитизме 1). Мы можем все таки предположить, что украинские шестидесятники молчаливо допускали (!) по крайней мере, до 1863 года, требование политического освобождения Украины из тисков российского самодержавия и признание той республиканской федерации славянских народов, какая стояла перед глазами их предшественников, некоторых декабристов и Кирилло-Мефодиевцев.
1) Нужно различать между аполитизмом „Громады“ и аполитизмом русского общественного движения 60 — 70 годов. В последнем случае равнодушие к политическим формам об’яснялось анархическим настроением народников, считавших основной и единственно важной социально-экономическую революцию, а политические права — нужными лишь буржуазии. В Киевской же Громаде аполитизм выражал крайнюю умеренность, узость программы, а может быть и трусость в отстаивании своих собственных интересов, свойственную вообще российскому буржуазному либерализму. Особенно характерна и, пожалуй, лицемерна „лойяльность“ Громады в национальном вопросе. То „молчаливое“ допущение принципов политического и национального освобождения, о котором говорит далее автор статьи, доказывает верность нашей мысли о политической трусости этих крупнейших представителей украинской интеллигенции. Чего стоит партия, да еще полулегальная, скрывающая свои политические воззрения, так что о них приходится только догадываться? — Прим. ред. /140/
Ничем не обнаруживая своего политического лица, во время борьбы польского общества за свою волю, Киевская Громада после победы самодержавия, тем более опасалась подвергнуть культурные начинания своего кружка ударам торжествующей реакции. 1863 год разбил жестоко и мечтания о чисто-культурной работе. Категорический тон Валуевского циркуляра с известным утверждением, что малороссийского языка не было, нет и не может быть, поставил точку на всех розовых надеждах украинских деятелей 60-х годов.
Трагедия украинца-шестидесятника, который начинал хождением в народ, а кончал службою в государственных учреждениях или затворничеством в своем имении, успокоившись на программе „малых дел, — трагедия эта заключалась еще и в том, что шестидесятники не опирались на какой-нибудь определенный класс, интересы которого они могли бы представлять. Эта оторванность не была такой полной и безнадежной, как отрезанность от массы Кирилло-Мефодиевцев, но программа, которую себе наметили шестидесятники, была слишком неясною и, с политической стороны, совершенно неконкретной. Для чего изучать народ? Куда повести его за собой ? Единственно, что ясно было для Громады, это то, что не на поддержку польских стремлений. Члены Громады знали, что крестьяне хорошо усвоили себе истину: поляк на Украине — пан, а польское восстание — бунт панов против освобождения крестьян.
Идея нелегального украинского кружка была бы совершенно скомпрометированной в глазах этого народа, если бы шестидесятники взяли ту руку, которую им протягивали некоторые круги польского общества. Против глубокой враждебности крестьян к полякам не смогли сделать ничего ни „Золотая Грамота“, обещавшая от имени поляков освобождение, ни патетические воззвания и стихи, написанные на украинском языке и доказывавшие, что самым искренним другом крестьян являются поляки. Поднять крестьян на какое-нибудь политическое выступление можно было бы только гайдамацкими лозунгами, и поэтому-то так боялись польские круги всякого намека на проявления гайдамачины. Политически несознательная, темная крестьянская масса жила одной лишь ненавистью к своим непосредственным угнетателям — помещикам и была способна только на стихийный порыв.
Этой враждой к панам-полякам умело пользовалась российская власть, но ее совершенно не сумела использовать украинская либеральная интеллигенция, которая, откинувши политическую работу среди крестьянства, отрезала сама для себя возможность в дальнейшем и культурной работы среди них. Власть только до известною момента смотрела сквозь пальцы на „хождение в народ“ хлопомана, пока этот хлопоман противопоставлялся в ее глазах поляку, только и мечтавшему о восстании. А когда с восстанием было покончено, /141/ то пришла очередь и хлопомана, несмотря на весь его аполитизм и лойяльное отношение к властям.
Уже в памятный год польского восстания реакционные круги русского общества на Украине били тревогу. Они усматривали в культурной работе Громады ту же опасность, какая тревожила власть со стороны польских кругов.
На Громаду, вообще на хлопоманов, начинает сыпаться ряд доносов со стороны добровольцев, частных людей и доносчиков по обязанности — представителей полиции и администрации.
В конце февраля 1863 г., шеф жандармов, кн. В. А. Долгоруков, получил анонимный донос, в котором было написано: „Из праха Шевченко выродилась целая шайка самых рьяных сепаратистов и ненавистников России.
„Теперь главное гнездо их в Киеве, но некоторые из них составили группу около „Основы“, в которой всякая почти статья пахнет революцией и обособлением Малороссии. Эти люди привлекли к своей партии в Киеве и Петербурге несколько людей значительных, хоть и слепотствующих.
„Затея этих революционеров, теперь довольно невинная, расчитывает на слишком широкие результаты, — начав обособлением языка, она метит на отделение Малой России от Великой и федерацию с Польшей; не имей на этих господ надежды поляки, они не повели бы так широко и так варварски своего настоящего дела.
„В стремлении к своей цели сепаратисты-хлопоманы выбивались из сил, чтобы прибрать к своим рукам народное образование, навязать сельским школам свои возмутительные грамотки и учебники 1), но увидев, что народ малорусский и духовенство оттолкнули от себя их непросимую услугу с негодованием, они затеяли дело сверху и состряпали следующее умозаключение:
„Если нам удастся выхлопотать перевод св. писания на полупольское (!) наречие малоруссов, дело наше будет выиграно; затея наша, на первый взгляд, невинна и даже благородна, авось поймаются! Там уже к этому крепкому камню нетрудно будет пристроить обособление языка, потом жизни, потом национальности“.
Выступая от имени „благонамеренных малороссов“, автор доноса подчеркивал, что синод сделал историческую ошибку, разрешив „нелогичный и затейливый“ перевод св. письма на украинский язык.
1) Вот как злостно толковались невинные культурнические начинания Громады — даже грамотки и учебники арифметики, разрешенные цензурой, оказались орудиями сепаратистской пропаганды. Трудно было угодить русской полиции. — Прим. ред.
Автор доноса обращался к шефу жандармов с просьбой „защитить нашу святыню от поругания, а отечество от распадения и опасного раскола“. „Если моление наше, теперь одинокое — угрожал он наконец — /142/ не принесет... результатов, мы явимся с протестом нашим гласно, пред лицом всего русского мира“.
4 марта этот анонимный донос был переслан из III Отделения Киевскому генерал-губернатору „на усмотрение“.
Генерал-Губернатор Анненков ответил на это письмом кн. Долгорукову, в котором подробно остановился на всех тревожных местах доноса.
„Существование малороссийской партии, которая желала бы самостоятельного развития народной жизни, ни для кого не тайна, — писал генерал-губернатор — нельзя также отвергать, чтобы у некоторых крайних сторонников этой партии не было и мысли о сепаратизме ; но полагать можно, что гнездо этой партии, если и находится где-либо, то не в одном только Киеве, а во многих местностях и даже в самом Петербурге. Чтобы приверженцы этой партии в Киеве составляли общество, организованное на положительных началах, мне по настоящее время в точности еще неизвестно. Мысль о федерации с Польшей едва ли может быть приписана сторонникам малороссийской партии, напротив, она стремится противодействовать латино польской пропаганде.
Но при всем этом малороссийская партия возбуждает серьезное внимание, и действия ее должны быть подвергнуты бдительному наблюдению потому, в особенности, что теперь, как убеждают доходящие с разных сторон сведения, польская и малоросская партия, расходящиеся в окончательной цели своих стремлений, сходятся в средствах, ибо и поляки стали в воззваниях своих к простому народу тоже напоминать о прежней независимости Украины, о казачестве, и известный эмигрант Чайковский 1), затевающий вторжение в здешние губернии, рассчитывает привлечь на свою сторону сельское население обещанием возвращения первых времен казачества“.
Рассматривая вопрос об издании книг на украинском языке, которое затевала, как мы видели, Громада, генерал-губернатор уверял, что крестьяне-украинцы понимают русский язык даже лучше, чем крестьяне некоторых великорусских губерний 2), и просил князя Долгорукова, „повергнуть на всемилостивейшее воззрение государя императора положительное убеждение не только о бесполезности, но и о вреде“ изданий на украинском языке, и особенно св. писания, о котором шла речь в доносе.
1) Михаил Чайковский (1804 — 1886), польский писатель, украинофил, известен попыткою возобновить казачество.
2) „Здешние простолюдины, как я убедился, часто об’ясняясь с просителями, из всех управляемых мною губерний понимают по-русски едва ли не лучше жителей некоторых великорусских губерний, говорящих особым наречием“.
Мотивировалось это тем, что такие издания дали бы „сильное орудие малороссийской партии, стремления которой, если и не согласны с стремлениями польских революционеров, /143/ то, во всяком случае, едва ли не представляют также особой и сильной опасности для спокойствия в государстве“.
Так формулировалось теперь то обвинение украинской Громады в сепаратизме, какое в самом начале ее деятельности, в 1861 году, высказано было каневским исправником Комаровым и киевским чиновником Скрипцовым в их совместном рапорте.
Администрацию юго-западного края сбивало с толку то, что разница между политическими стремлениями поляков и культурническими задачами украинской Громады была явно велика, а вместе с тем все-таки и со стороны украинцев шла какая-то „пропаганда“, и генерал-губернатор Анненков не один раз сообщал кн. Долгорукову о политических воззваниях и стихах, написанных на украинском языке, о каких-то сношениях украинской партии с поляками и, что еще хуже, с обществом „Земля и Воля“ (дело Андрущенка в Чернигове).
В августе того же 1863 года, сообщая сведения о стихах на украинском языке, в которых высказывалось сочувствие Украины к Польше и которые ходили по рукам среди студентов Киевской Духовной Академии, генерал-губернатор писал, что влияние „крайней малороссийской партии на воспитанников Духовной Академии может сопровождаться особенно вредными последствиями, так как воспитанники академии предназначаются большей частью в священники и, следовательно, будут в близких отношениях с сельским населением и потому еще, что теперь, как кажется, крайняя малороссийская партия приобретает значительное развитие“.
Не зная, как бороться с этим явлением, Анненков обратился к шефу жандармов с интересной просьбой: „прислать сюда ловкого и верного агента, который мог бы, сблизившись с лицами, составляющими главных деятелей малороссийской партии, проследить пути, которыми она распространяет свою пропаганду, и связи этой партии здесь и в Малороссии, а также отношение ее к обществу „Земля и Воля“. Не ожидая посылки такого агента, Анненков в ноябре 1863 года послал частного пристава плоской части Киева Стафиевского на Полтавщину и Харьковщину, для наблюдения, как писал пристав, над „направлением умов, мнений и вообще желаний, по преимуществу, малороссийской нации в целом“. Положение украинского общества этот безграмотный агент Анненкова нашел в „наилучшем состоянии“. Преданность монарху и правительству непоколебима; ненависть к польскому элементу во всех слоях народности (понимай — крестьян) развита в высшей мере“. Однако, во время своего путешествия агент этот узнал, что в Киеве, Полтаве и Харькове существуют „тайные общества неблагонамерных, кои не принадлежат исключительно малороссийской нации, но только как бы обхвачены наружно и прикрыты названием Громад, но в сущности суть ни что иное, как последователи /144/ Искандера (Герцена) и, как можно предполагать, возрождение изменника Михайлова“ 1).
Дальше Стафиевский дает общий очерк работы Громад в Полтаве, Харькове и Киеве, при чем сообщает на удивление фантастические факты, как будто специальной целью его было собирать нелепые слухи. „В Полтаве, — пишет он, — гнездо неблагонамеренных, руководимое г-жей Милорадович 2) и ее приближенными, слишком сжато и не уходит из глаз правительства, не менее того, по общей молве, там обращают на себя внимание: губернский предводитель дворянства Кованько, 3) единственно потому, что проезжая в свое имение постоянно переряжается в малороссийские национальные костюмы; агент и комиссар Кулиша Трунов 4), который по наружному взгляду обстановлен превосходно умением привлекать публику: он управляет книжным магазином Кулиша, и учитель истории Пильчиков 5), который в настоящее время, как говорят, старается держать себя в стороне.
В Харькове, как носятся слухи, Громада эта в высшем развитии ; там, говорят, все принадлежащие к обществу Громад выполняют по особому обряду присягу в каком-то подвале, где стоит стол, покрытый зеленым сукном, и там же, по выполнении присяги, берется, будто-бы, с посвященного в члены общества по особой форме подписка. Во главе Громады, как можно заключить из слухов, обращают на себя внимание учитель истории Стоянов, профессор Франковский и заметную роль, будто-бы, играет, к тяжкому прискорбию моему, родственник мой, бывший или же и ныне находящийся в Университете по медицинскому факультету, Кремянский.
В Киеве, по слухам, отвергать существования Громады невозможно; она имеет сношения, как говорит молва, с Петербургом, Харьковом, Полтавой.
С политической целью, по интересам Громад была здесь в этом году г-жа Милорадович; все лица, посещавшие ее, наводят на себя подозрение, но, как носятся слухи, особенное внимание на себя обращает бывший учитель истории при Киевском Кадетско м Корпусе — Антонович, а так же набрасывают на себя тень подозрения профессора Селин и Паевский 6).
1) Поэт-революционер М. Л. Михайлов, сосланный на каторгу в 1862 г.
2) Л. И. Милорадович — полтавская общественная деятельница.
3) С. М. Кованько — полтавский уездный предводитель в 1856 — 1859 г.г.
4) Полтавский книгарь.
5) Д. Пильчиков — общественный деятель, в то время был на подозрении по делу С. Шевича, см. „Былое“ 1907, № 7.
6) А. И. Селин — проф. Киевского Университета по кафедре словесности (1816 — 1880), Паевский — должно-быть Осип Фаддеевич П. — проф. Нежинского лицея кн. Безбородко (до 1853 г.). Оба никакого отношения к украинскому движению не имели.
Из разговоров заметно, что посвященную /145/ в это общество молодежь можно узнавать по национальному малороссийскому костюму, в особенности, по сивой шапке с бантиком и покрасной опояске под сюртуком или поверх казакина“.
Сведения Стафиевского не показались слишком невероятными генерал-губернатору, и последний сообщил их, лишь в несколькосокращенном виде, шефу жандармов.
III
Таким образом, несмотря на крайнюю осторожность и умеренность национальной программы Громады, несмотря на весь ее „аполитизм“, царская полиция стала подозревать ее в сепаратизме и группировать против нее компрометирующие, провокационные материалы.
Оффициальными и оффициозными кругами украинское культурное движение, начатое нелегальными Громадами, было понято, как желание отделиться от России. Употребление украинского языка, распространение украинских книжек — все это оценивалось как сепаратистские затеи, всему этому придавался характер революционного выступления. Громада поспешила с опровержением обвинений, дискредитирующих ее благонамеренность. На даче у отца Чубинского собрались, в связи с выдвинутыми против Громады обвинениями, несколько ее активных членов и, обсудив свое положение, решили выступить в печати 1).
1) См. воспоминания Ив. Касьяненко в газете „Приднепровье“ 1913 г. № 17.
В. Б. Антонович и П. И. Житецкий, который только что окончил филологический факультет, взялись написать подробный ответ на все упреки, слышавшиеся по адресу Киевской Громады. Имя Антоновича подписано под этим ответом первым и, очевидно, он был основным автором этого письма. „Отзыв“ был переписан в августе в Киеве, когда после летних вакаций собрались студенты, и за подписями двадцати одного члена Громады отправлен в редакцию „Русского Вестника“ в Москве. Подписали этот документ следующие, лица: Владимир Антонович, Павел Чубинский, Конст. Солонина, Ал. Стоянов, Мих. Малашенко, Антон Тищенко, Евгений Синегуб, Иван Нечипоренко, Павел Житецкий, Виктор Торский, Дмитрий Богданов, Тадеуш Рыльский, Николай Синегуб, Петр Супруненко, Владимир Синегуб, Борис Познанский, Виктор Синегуб, Александр Лашкевич, Федор Горячковский, Андрей Стефанович, Иван Касьяненко.
Громада отвечала по трем основным пунктам — на обвинения 1) в связях с русскими революционными группами, 2) в неблагонамеренной агитации среди крестьян и 3) в сепаратизме.
Как раз во время организации Громады и первых шагов ее деятельности, революционное движение в России начало громко заявлять, о себе: целый ряд прокламаций вышел из революционных кружков /146/ Петербурга и распространился по всей России. Наиболее крайней из них была прокламация „Молодая Россия“ (1862 г.), принадлежавшая перу известного П. Г. Зайчневского. Резкий тон прокламации, призыв к восстанию, к уничтожению династии, вызвал возмущение не только в реакционном лагере, но и среди русской революционной эмиграции, осудивший листовку, за „кровожадность“ и за „якобинское пренебрежение к массам“ (Герцен и Бакунин).
Не отстали от общего хора, конечно, и либералы из Киевской Громады. Перед лицом читающей публики они заявляли, что не только не имеют ничего общего с авторами прокламации, не только не хотят брать на себя и самой малой доли моральной ответственности за нее, но считают ее вредною, так как она в основе своей идет самым решительным образом в разрез с народным благом и развитием.
Этой частью „Отзыва“ члены Громады отмежевывали себя от революционного движения, которое в русской общественной жизни катилось уже очень заметной струей.
В начале „Отзыва“ авторы его выяснили, почему члены Громады решили проявить себя, как группу с определенным мировоззрением и определенными практическими задачами.
„Всех, кто интересуется общественными вопросами, кто критикует настоящий уклад жизни или пробует установить нормы для ее будущего развития, обывательская точка зрения причисляет к либералам“, — говорит „Отзыв“.
Под этим понятием скрываются очень разнообразные стремления, понятия и направления. Вот почему Громада считала необходимым сделать свое заявление, особенно в связи с появлением декларации „Молодой России“.
Киевская Громада в лице 21 члена своего приняла то имя „хлопоманов“, каким окрестили польские шляхтичи небольшой студенческий кружок поляков-украинцев, оторвавшихся от тминной организации. Принимая это имя, Громада как-бы сама признавала намеченную нами генеологию ее и подчеркивала, что в Громаде сказывалось наибольшее влияние правобережцев и, в частности, Антоновича.
В своем „Отзыве“ Киевская Громада выявила народнические убеждения свои. Она особенно подчеркивала то, что ни одно лицо, ни одна группа не имеет права навязывать народу своих априорных теорий, пользуясь неразвитостью и безгласностью его.
Единственной обязанностью своей в отношении к народу Громада признавала просвещение народных масс, с целью помочь им осознать себя самое и свои потребности. Первая задача народного просвещения, таким образом, состоит в том, чтобы изучить народ.
В своем „отзыве“ Громада характеризует „народ“, как она его понимает. Это что-то цельное, неподвижная пока пружина развития, которая по внутренней сущности своей руководит другими классами /147/ общества, дает идеалы и намечает цели, освещаемые заветными заповедными глубокими и таинственными особенностями народного духа. В этих взглядах было много неизжитой славянофилыцины. Более того, взгляды эти целиком выдавали классовую позицию хлопоманов-шестидесятников, признававших моральными основами народного развития уважение к христианской вере и сохранение земельной собственности.
Оторвавшись от круга так называемых „мотродзеев“-крепостников, враждуя с ними, хлопоманы все же стоят на той классовой точке зрения, которая была дальше от „народа“, чем от этих самих „мотродзеев“.
Когда крепостники старшего поколения доказывали, что народ не имеет внутреннего сдерживающего морального стимула и после освобождения разленится, распьянствуется, а потом с ножом в руках бросится на бывших помещиков, то хлопоманы из Киевской Громады отвечали им следующим образом: „Он (народ) не может сразу изменить свой взгляд на людей, благополучие которых было основано на его горькой доле, хотя у него сильно развито чувство справедливости и любви к ближнему, и при том он верит в своего освободителя и с его именем соединяет все свои понятия о высшей правде. При гуманном развитии ума и сердца, на основании этих чувств можно сказать положительно, что из крестьян наших выйдут честнейшие люди и граждане, неспособные служить слепым орудием для наглых и крутых поворотов“.
Если даже 9/10 этой фразеологии записать на счет обязательных и принудительных форм выражения, особенно в таком журнале, как славянофильский „Русский Вестник“, то и одна десятая часть выдает авторов с головой. Мечтательное народничество, наивная идеализация как народа, так и царя, готовность славословить реформу 61-го года, вот основные черты их идеологии.
Правда, и эти мысли были уже сдвигом и в исторической перспективе являлись до известной степени прогрессивными, свидетельствовали о разрыве с отцами-крепостниками, о попытке к созданию новой идеологии.
Разрыв с отцами был яснее всего подчеркнут в „Отзыве“ по поводу тех нападков, какие хлопоманам пришлось выслушивать от отцов-крепостников или просто „мотродзеев“-собственников за то, что хлопоманы будто бы мешают принятию крестьянами уставных грамот и подбивают их на резню.
Тут хлопоманы переходят в наступление и в свою очередь упрекают своих отцов — всеместное провинциальное дворянство в том, что оно мало развито и не понимает запросов времени. Проводя свою жизнь в кругу давно отживших понятий, эти господа оказались далеко позади хода общественного развития и исторических событий, /148/ оглушенные реформой 1861 года, видя утрату своих давних помещичьих прав, они, обиженные и испуганные, смотрят с ненавистью и на освободителей народа и на всех друзей нового порядка.
Третье обвинение, выдвинутое против хлопоманов — в сепаратизме, Киевская Громада отбрасывала в решительных словах, поскольку в этот термин вкладывалось понятие о государственном отделении и принимала его, поскольку под ним понималось желание способствовать развитию украинского языка и литературы.
IV
„Отзыв“ Громады, как мы видели, был в достаточной мере умеренным 1). Несмотря на это, когда „Отзыв“ под первоначальным заглавием „Общественные вопросы“ попал на цензуру Московского цензурного Комитета, последний не решился пропустить статью и послал ее министру народного просвещения А. В. Головкину. Не разбираясь в затронутых Громадой вопросах, которые имели местный украинский характер, Головнин написал кн. Васильчикову, тогдашнему Киевскому генерал-губернатору, письмо (28 сентября 1862 г.), в котором так пересказывал значение и содержание „Отзыва“ : „Лица эти (двадцать один член „Громады“), принадлежащие, повидимому, к малороссийскому дворянству и посвящающие свою деятельность образованию простого народа, подверглись, по их словам, упрекам и даже гонению со стороны общества, которое видит в них нарушителей общественного спокойствия и приписывает им политические тенденции“. Министр просвещения, посылая князю Васильчикову корректурные оттиски статьи, просил у него заключения по сути затронутых вопросов.
1) И. Н. Касьяненко в „Приднепровьи“ (1913 г. № 17 от 25 дек.), рассказывая про историю с „Отзывом“, делает несколько ошибок. Название „Отзыва“ он приводит в таком виде: „Ответ Моск. Ведомостям украинских сепаратистов“. Между тем, „Отзыв“ послан был в „Русский Вестник“. Выступления против украинства Московских Ведомостей начались несколько позже. Дальше Касьяненко рассказывает так: „Катков, конечно, признаниям нашим не поверил и прежде, чем напечатать статью, отослал в оригинале в Петербург, в III отделение, где распорядились послать строго-конфиденциальный приказ губернаторам, в губерниях которых жили подписавшиеся, собрать самые точные сведения об образе жизни и деятельности всех подписавшихся“. Касьяненко, очевидно, ошибается, потому что статья была послана не редакцией, а цензурным комитетом и не в III отд., а министру народного просвещения, а тот уже запросил пояснений у киевского генерал-губернатора.
Заключение князя Васильчикова было подробным и длинным. С исчерпывающими подробностями он рассказывает про лиц, подписавших „Отзыв“, и кто так или иначе был прикосновенен к каким-нибудь политическим делам. Больше всего говорится про Антоновича и Рыльского, кроме них — про Познанского, Чубинского и братьев /149/ Синегубов. Выводы его были нерешительными, хотя и склонялись в сторону разрешения напечатать статью.
„Если смотреть на этих лиц, — писал он, — как на составивших общество, действительная цель и направление которого положительно неизвестны правительству, если остановить внимание на том, что члены этого общества без дозволения правительства приняли на себя, неизвестно по каким побуждениям, образование простого народа и, несмотря на все обвинения и упреки, которым подверглись со стороны общества, продолжают дело; и если, наконец, взять в соображение, что они составили общество в государстве, по законам которого никакое общество, даже правительством не воспрещенное, не может быть учреждаемо без разрешения и ведома надлежащего начальства, то с такой точки зрения на предмет неудобно, по моему мнению, разрешать печатание статьи „Общественные вопросы“.
„Впрочем, с другой стороны, как лица подписавшие статью, об’являя свои имена, вызывают своих обвинителей обличить их в неблагонамеренных стремлениях путем печатного слова и решить спор гласным обсуждением, то было бы не бесполезно это заявление, так как литературная полемика могла бы содействовать правительству в настоящем деле, раскрыть цель и уяснить дух и направление лиц, подписавших статью. Кроме того, гласное заявление этими лицами своего образа воззрений и цели деятельности может удерживать их от неблагонамеренных действий, потому что на них будет обращено внимание их противников, вызванных печатно на суд общественного мнения“.
„Отзыв“ Громады был напечатан.
Непосредственно за появлением в печати „Отзыва“ (конец 1862 г.), в январе 1863 года из всемогущего III Отделения в Киев пришло распоряжение прекратить дальнейшую работу „Громады“.
„Частным образом получены сведения, — писал князь Долгоруков князю Васильчикову, — что в Киеве существует общество, которое под благовидным предлогом развития народа, помимо всех других социальных соображений, на разумных, доступных ему началах, , старается распространить в народе либеральные идеи, и с этой целью намерено издавать народные малороссийские книги, на печатание которых будто бы разрешено уже собирать деньги.
„Кроме того, общество это предполагает действовать постепенно, расширяя в народе понятие семьи и переходя потом к Громаде (общине). Общество это находится также в сношениях с польскими гминами, самою замечательною из коих считают состоящую под управлением некоего Магера. Во главе упомянутого общества стоят Антонович и Рыльский, а главными членами его считаются поименованные в № 46 „Современной Летописи“ журнала „Русский Вестник“ за 1862 год — в статье под рубрикой „Отзыв“ из Киева“. /150/
„Вероятность таких сведений подтверждается некоторым образом упомянутою выше статьей, написанною хотя и в умеренном, повидимому, тоне, но с самою возмутительною целью, и потому я считаю долгом сообщить их Вашему Высокопревосходительству с тем, что не изволите ли Вы, Милостивый Государь, принять зависящие меры к прекращению дальнейших действий означенного общества, могущих иметь самые вредные и потом уже непоправимые последствия“.
Решительный тон распоряжения кн. Долгорукова не оставляет места для каких-либо возражений : „Громаду“ должны были закрыть; но неуловимые формы ее организации, отсутствие определенных внешних признаков ее существования пришли на защиту всем членам этого нелегального и неоформленного общества. А смелое выступление в прессе с полным обозначением своих фамилий тоже, конечно, способствовало тому, что на дело администрация посмотрела спокойно.
„Лица, подписавшие статью, по мысли кн. Васильчикова, гласным заявлением своего образа мыслей и цели деятельности и вызовом своим обвинителям обличить их в неблагонамеренных стремлениях путем печатного слова, уже отчасти сами парализовали и устранили опасность, которая могла бы произойти от их действий; и весьма желательно было бы, чтобы кто-либо из вызванных лиц заявил бы печатно свое обвинение, ибо тогда журнальная полемика могла бы содействовать правительству в раскрытия действительной цели и в об’яснении духа и направления лиц, подписавших статью“. (Как ловко использовывались печать и гласность для чисто полицейских целей!)..
Князь Васильчиков, как видим, повторял теперь то же, что четыре месяца перед тем писал Головину. Очевидно, в эти годы, перед восстанием, точка зрения на украинское движение выстоялась у администрации края. „Громада“ была для нее только кучкою лиц, самих себя связавших своим выступлением.
Бурные события первой половины 1863 г. отодвинула дело „Громады“ далеко на задний план, а открытая формулировка правительственной точки зрения на украинское дело в знаменитых словах Валуевского циркуляра совсем выбила почву из-под ног „Громады“.
Возрождение ее работы относится уже к 70-м годам, когда опять началось было оживление украинского общественного движения до новой катастрофы 1876 года.
В. МИЯКОВСКИЙ
[В. Мияковский. «Киевская громада»: Из истории
украинского общественного движения 60-х гг. // Летопись революции. — 1924. —
№ 4. — С. 127-150.]
