‹‹     Головна

Письма Н. И. Герна къ М. М. Лазаревскому о ШевченкЂ и Шевченка къ поэту Жуковскому и къ неизвЂстному ¹).

[Киевская старина. — 1899. — Т. 64. — № 2. — Отд. 2. — С. 67-73.]

Письмо Герна. «Общее горе сближаетъ людей! Я не считаю васъ чужимъ, мой добрый знакомый-незнакомецъ; какъ могу и насколько могу, исполню желаніе ваше о доставленіи свЂдЂній о времени бытности нашего дорогого покойника Тараса въ Оренбургскомъ краЂ. Такъ какъ свЂдЂнія эти предназначаются его друзьямъ, то, вЂроятно, за подробности на меня сердиты не будете. Многія изъ нихъ, безъ сомнЂнія, вамъ уже извЂстны изъ изустныхъ разсказовъ покойника.

¹) Перепечатывая настоящее письмо изъ Русск. Архива (1898 г., № 12, стр. 550 — 555), считаемъ нелишнимъ добавить, что хотя годъ въ этомъ письмЂ не означенъ, но несомнЂнно, что оно писано въ 1861 г., когда подъ свЂжимъ впечатлЂніемъ смерти поэта, друзья его начали заботиться о собраніи матеріаловъ для біографіи Т. Г. Шевченка. Какъ видно, тогда же обратился М. М. Лазаревскій къ полковнику К. И. Герну, служившему въ ОренбургЂ, съ просьбою сообщить, что онъ знаетъ объ оренбургской жизни Ш—ка. ВсЂ эти свЂдЂнія собирались для пачечатанія ихъ въ издававшейся тогда ОсновЂ. Какимъ образомъ любопытный отвЂтъ Герна, заключающій въ себЂ, кромЂ того, такое интересное письмо Ш—ка къ поэту Жуковскому, — попалъ не въ Основу, а въ руки неизвЂстнаго намъ г. Терехова — объяснить не умЂемъ, зная всю ревность М. М. Лазаревскаго къ памяти дорогого ему поэта... Во всякомъ случаЂ нельзя не поблагодарить почтеннаго редактора Русскаго Архива за обнародованіе этихъ двухъ интересныхъ писемъ. Тутъ же скажемъ, что повторяющіеся и въ этомъ письмЂ свЂдЂнія о грубомъ отношеніи майора МЂшкова къ Шевченку должны быть признаны крайне сомнительными, напечатанныя въ этой же книжкЂ Кіевской Старины воспоминанія Θ. М. Л—аго заставляютъ думать, что сообщаемыя здЂсь подробности о „муштрЂ“ „бЂднаго Тараса созданы стоустою молвою... Ред. /68/

Тарасъ прибылъ въ Оренбургъ лЂтомъ 1847 года, съ приказаніемъ назначить его на службу въ одну изъ отдаленныхъ крЂпостей; выбрали крЂпость Орскую, куда онъ тотчасъ же отправился. Первый сообщилъ мнЂ объ этомъ полусумашедшій нашъ начальникъ штаба Прибытковъ, у котораго, по болЂзни его, я занимался. «Вообразите себЂ, К. И., какого господина къ намъ сегодня прислали: ему запрещено и пЂть, и говорить, и еще что-то такое! Ну какъ же ему при этихъ условіяхъ можно жить?».

Хотя я впослЂдствіи узналъ, что запрещеніе касалось вовсе не пЂнія, но, сознавая, что жить дЂйствительно ему будетъ трудно, отправился къ добрЂйшему бригадному генералу. Логину Ивановичу Θедяеву, и вмЂстЂ съ нимъ настрочили посланіе къ командиру батальона, въ который назначенъ былъ Тарасъ, маіору МЂшкову, прося его, чтобы онъ обратилъ особенное вниманіе на несчастнаго сосланнаго и помогалъ ему въ чемъ можетъ.

МЂшковъ понялъ просьбу нашу по своему: принялся самолично, по нЂскольку часовъ въ день, мучить бЂднаго Тараса солдатскою выправкой, учебнымъ шагомъ въ три пріема и другими тонкостями строевой науки, выбиваясь изъ силъ, чтобы образовать изъ него хорошаго фронтовика. Пытка эта продолжалась до весны 1843 года, въ которую доброму АлексЂю Ивановичу Бутакову удалось прикомандировать Тараса къ командЂ, назначенной для плаванія по Уральскому морю.

Пробывши въ экспедиціи этой безъ малого три года, Тарасъ привезъ съ собою множество эскизовъ, снятыхъ имъ во врема пути, степью и во время плаванія по морю, частью карандашемъ, частью же слегка тронуты акварельными красками, гдЂ понадобилось выразить особенности степнаго колорита. Онъ воротился уже не въ Орскую, а прямо въ Оренбургъ; жилъ сначала вмЂстЂ съ Бутаковымъ, и по отъЂздЂ Бутакова въ Петербургъ перешелъ жить ко мнЂ.

Что за чудная душа у этого Тараса! И померъ же! Видно, не стоимъ мы, поганцы, того, чтобы онъ жилъ между нами!

Живя у меня, онъ много рисовалъ, въ особенности портреты, и сдЂлалъ нЂсколько превосходныхъ пейзажей акварелью изъ привезенныхъ съ Аральскаго моря эскизовъ; началъ маслянными красками писать портретъ мой и жены моей. Въ числЂ посЂтителей его довольно часто навЂщалъ Левицкій, съ которымъ они въ два голоса пЂли малороссійскія пЂсни. Кажется, братъ вашъ Θедоръ тоже принималъ /69/ иногда участіе въ этихъ импровизированныхъ концертахъ; но я не слыхалъ ничего восхитительнЂе этого пЂнія.

Не долго утЂшались мы: опять подула на бЂднаго Тараса невзгода! Какой-то подлый человЂкъ написалъ губернатору доносъ о томъ, что Тарасъ рисуетъ. Предупрежденный друзьями, онъ успЂлъ скрыть слЂды рисованія, при чемъ мой несчастный портретъ былъ сожженъ; но доносъ этотъ имЂлъ два бЂдственныхъ послЂдствія: найдено было письмо Левицкаго, писанное въ весьма неосторожныхъ выраженіяхъ, по которому бЂдный впослЂдствіи сильно пострадалъ, и самого Тараса опять перевели на Сыръ-Дарью, а потомъ въ Ново-Петровское укрЂпленіе на МангишлакЂ. Много онъ тутъ перенесъ горя и скуки!... Сначала напуганное начальство строго смотрЂло за тЂмъ, чтобы онъ не писалъ и не рисовалъ; но потомъ строгости эти смягчились и, какъ мы узнали, онъ успЂлъ нЂсколько превосходныхъ акварельныхъ и рисованныхъ сепіей картинъ переслать въ Малороссію, откуда, по горячему сочувствію преданныхъ друзей, притекали къ нему и средства къ жизни. Онъ, впрочемъ, жилъ постоянно такъ скромно, что ему немного было надобно.

Оттуда я получилъ отъ него превосходный акварельный рисунокъ песчанаго бурьяна ¹) въ Мангишлакской пустынЂ, который храню, какъ единственную оставшуюся у меня дорогую память о покойномъ; всЂ бывшіе у меня на сохраненіи эскизы, бумаги и книжечку съ Малороссійскими его стихотвореніями я ему возвратилъ. Осталось только черновое письмо его къ Жуковскому, писанное въ весьма грустномъ расположеніи духа, предъ отправленіемъ въ Ново-Петровское укрЂпленіе. Въ концЂ письма я вамъ сниму копію съ этого документа, въ которомъ такъ рельефно выражено положеніе несчастнаго страдальца и сЂтованіе на К. П. Б. (вЂроятно Карла Павловича Брюлова).

У Тараса, въ веселую минуту, въ особенности послЂ стакана добраго вина, часто срывались съ языка идеи скептическія и неморальныя; но въ глубинЂ души, какъ истый поэтъ и артистъ, онъ былъ проникнутъ самымъ великимъ религіознымъ чувствомъ. Ему прислали изъ Малороссіи, не помню Репнина или Лизогубъ, переводъ Сперанскаго: «О подраженіи Христу». Превосходное твореніе это мы съ нимъ прочли и въ грустныя минуты часто къ нему прибЂгали; но кто-то его, къ большому горю нашему, у насъ похитилъ или зачиталъ.

¹) Не бурана-ли? См. ниже, стр. 73. Ред. К. Ст. /70/

Въ Ново-Петровскомъ укрЂпленіи Тарасъ попытался лЂпить. Первый опытъ были два барельефа: одинъ изображалъ внутренность киргизской кибитки, съ двумя сидячими фигурами, мужчиной и женщиной; другой — молящагося Спасителя; нЂсколько отливокъ этихъ барельефовъ онъ прислалъ Оренбургскимъ своимь друзьямъ; а мнЂ — самыя формы ихъ. Къ сожалЂнію, я ихъ не взялъ съ собою въ Орду, а оставилъ у себя въ хуторЂ; а то бы можно было на память друзьямъ его отлить этихъ барельефовъ сколько угодно. Впрочемъ, время на это еще не ушло: когда-нибудь же Богъ дастъ мнЂ вернуться домой и вырваться изъ этой мертвой пустынной Орды, въ которую, вЂроятно, за какіе-нибудь тяжкіе грЂхи мои судьба меня засадила.

Предъ отправленіемъ въ Ново-Петровскъ, Тарасъ, сидя уже подъ арестомъ на гауптвахтЂ, узналъ о существованіи въ ОренбургЂ бЂднаго мЂщанина ХлЂбникова съ необыкновеннымъ дарованіемъ къ живописи; добрался до него, удостовЂрился въ дЂйствительно замЂчательныхъ способностяхъ этого молодого человЂка, и отъЂзжая передалъ его на мои руки. Къ сожалЂнію, мы могли помочь ХлЂбникову только матеріальными средствами: онъ впослЂдствіи былъ освобожденъ мЂщанскимъ обществомъ, сдЂланъ учителемъ рисованія въ уЂздномъ училищЂ и, съ горемъ пополамъ, существовалъ, поддерживая крайне бЂдное свое семейство. Во время послЂдней бытности моей въ ОренбургЂ, осенью прошлаго года, я видЂлъ ХлЂбникова и узналъ отъ него, что онъ успЂлъ, наконецъ, собрать нЂсколько деньжонокъ, чтобъ отправиться въ Петербургъ и тамъ, съ помощью Тараса, поступить въ Академію Художествъ. Засталъ ли бЂдный человЂкъ этотъ Тараса еще въ живыхъ и что съ нимъ дЂлается, и какъ онъ успЂлъ себя пристроить, я не знаю, потому что не получилъ отъ него обЂщаннаго письма изъ Петербурга. Если онъ у васъ не былъ, то отыщите его пожалуйста. Могу васъ увЂрить, что покойникЂ принималъ въ немъ самое искреннее участіе и, помогая этому несчастному бЂдняку, мы исполнимъ завЂтную мысль Тараса, и онъ намъ за это съ того свЂта спасибо скажетъ. Вы и мнЂ дайте возможность участвовать въ этомъ добромъ дЂлЂ.

Теперь спишу вамъ письмо Тараса къ Жуковскому (покойному знаменитому поэту нашему); оно было писано въ то время, когда Жуковскій находился въ ЖеневЂ, чуть ли не вскорЂ послЂ женитьбы его на m—lle Reitern. (Тарасъ въ это время по доносу, о которомъ сказалъ выше, сидЂлъ на гауптвахтЂ). /71/

„Я три года крЂпился, не осмЂливался васъ безпокоить; но мЂра моего крЂпленія лопается, и я въ самой крайности прибЂгаю къ вамъ, великодушный благодЂтель мой. Я писалъ еще въ первый годъ моего изгнанія К. П. Б., и никакого результата; бЂдный онъ великій человЂкъ! При всей своей великости, самой малости не хочетъ сдЂлать; говорю не хочетъ, потому что онъ можетъ; позволяю себЂ думать и первое добро (написаніе вашего портрета) было сдЂлано случайно. (Простите мнЂ подобное нареканіе на великаго человЂка. Печально, что съ великимъ геніемъ не соединена великая разумная добродЂтель).

Былъ я по долгу службы въ Киргизской степи и на Аральскомъ морЂ, при описной экспедиціи, два лЂта; видЂлъ много оригинальнаго еще нигдЂ невиданнаго, и больно мнЂ, что ничего не могъ нарисовать, потому что мнЂ рисовать запрещено. Это самое большое изъ всЂхъ моихъ несчастій! Сжальтесь надо мною! Исходатайствуйте (вы многое можете!) позволеніе мнЂ только рисовать — больше ничего и надЂяться не могу и не прошу больше ничего. — Сжальтесь надо мной! Оживите мою убогую, слабую, убитую душу! Ежели вы (въ чемъ я не сомнЂваюсь) напишете графу Орлову, или кому найдете лучше, то, Богъ милостивъ, и я взгляну на Божій свЂтъ, хотя передъ смертью, потому что казарменная жизнь и скорбутъ разрушили мое здоровье. — Да, я теперь могъ бы описать бытъ русскаго солдата не хуже всякаго нравоописателя. Печальный бытъ!.. Что дЂлать?... Таковы люди вообще, а наши особливо. И скорбутъ, и казарменная жизнь совершенно разрушили мое здоровье. Для меня необходима была-бы перемЂна климата; но я на это не долженъ надЂяться: рядовыхъ такихъ, какъ я, не переводятъ. МнЂ бы хотЂлось въ кавказскій корпусъ, и врачи тоже совЂтуютъ; а меня посылаютъ опять въ Сыръ-Дарью, потому только, что тамъ расположенъ баталіонъ, въ которомъ я записанъ. Для моего здоровья этотъ походъ самый убійственный: новыя укрЂпленія еще не совсЂмъ устроенныя, плохая вода и жизнь самая однообразная. Еслибъ можно было рисовать, я могъ бы ее разнообразить, хоть самому грустно. Бога ради и ради прекраснаго искусства сдЂлайте доброе дЂло, не дайте мнЂ съ тоски умереть! Я постараюсь, ежели мнЂ будетъ позволено, нарисовать для васъ все, что есть интереснаго въ этомъ неинтересномъ, но пока таинственномъ краЂ. Тарасъ».

Тутъ же другое черновое письмо — почти того же содержанія — писанное, какъ мнЂ кажется, другому лицу, потому что общій коло-/72/ритъ его церемоннЂе и лицо это титулуется: ваше пр—во! Къ тому же въ немъ ссылается на авторитетъ А. И. Бутакова; стало быть лицо это, въ то время, было въ ПетербургЂ. НадЂюсь не надоЂмъ вамъ, описавши вамъ и съ этого письма копію, не смотря на то, что оно почти повтореніе прежняго.

«Я не умЂлъ воспользоваться вашимъ благодЂяніемъ. СдЂлавъ слабые успЂхи въ Академіи Художествъ, былъ я выпущенъ съ аттестатомъ на званіе художника — не больше — и отправленъ на службу въ Кіевъ, гдЂ предложили мнЂ мЂсто рисовальнаго учителя при университетЂ. Недолго пробылъ я въ КіевЂ. Въ припадкЂ сумасшествія написалъ я пасквилъ и, въ 1847 году, былъ сосланъ въ солдаты, въ Оренбургскій край, съ запрещеніемъ писать стихи и рисовать, чтобы то ни было. МнЂ грЂхъ бы было, облагодЂтельствованному такъ великодушно вами, вновь васъ безпокоить, но несчастія мои переходятъ всякую мЂру. Я уже третій годъ, вооружаясь терпЂніемъ, живу самою бЂдною жизнью, бывалъ въ Киргизской степи и былъ два лЂта на Аральскомъ морЂ при описной экспедиціи; видЂлъ много новаго, оригинальнаго, еще невиданнаго въ ЕвропЂ и ничего не могъ нарисовать, потому что мнЂ рисовать запрещено. Это самое большое изъ моихъ несчастій! Умоляю васъ, сжальтесь надо мною, исходатайствуйте мнЂ позволеніе. Вы это можете — только рисовать! Оживите меня убитаго. Напишите графу Орлову обо мнЂ или кому вы найдете лучше; авось Богъ милостивъ, и взгляну на Божій свЂтъ! Походъ въ Киргизскую степь и двухлЂтнее плаваніе по Аральскому морю даютъ мнЂ смЂлость вторично безпокоить ваше превосходительство моею просьбою. Я вполнЂ сознаю мое преступленіе и отъ души раскаиваюсь. Командиръ мой А. И. Б., ежедневный свидЂтель моего поведенія въ продолженіе двухъ лЂтъ, подтвердитъ истину словъ моихъ, ежели будетъ угодно вашему пр—ву спросить у него. Я прошу милостиваго ходатайства нашего предъ всемилостивЂйшимъ Государемъ нашимъ, прошу одной великой милости: позволенія рисовать портреты и пейзажи. Я въ жизни не рисовалъ ничего преступнаго, свидЂтельствуюсь Богомъ. Умоляю васъ! Вы, какъ слЂпому, раскроете глаза и оживите меня, упавшаго духомъ. Лита (лЂта) и мое здоровье, разрушенное скорбутомъ въ Оренбургскомъ краЂ, не позволяютъ мнЂ надЂяться на военную службу. Прошу васъ принять, хотя малЂйшее участіе въ судьбЂ моей, и Богъ васъ наградить за доброе дЂло. Возлагающій единственную надежду на Бога и на ваше прев—во: Т.» /73/

Оканчиваю письмо это, мой добрый Михаилъ МатвЂевичъ, одною меня всегда поражавшею странностію. Вы повЂрите, что Тарасъ былъ со мною совершенно откровененъ; разсказывая о происшествіи, погубившемъ его, онъ подтверждалъ тоже, что написано въ сообщенныхъ мною письмахъ, т.-е., что онъ однажды, подкутивши порядкомъ въ пріятельской компаніи, написалъ пасквильные стихи, которые сознавалъ до того глупыми и мерзкими (какъ покойникъ самъ, въ бЂшенст†при воспоминаніи объ этомъ происшествіи, выражался), что никакъ не хотЂлъ сообщить мнЂ ихъ; да можетъ и дЂйствительно онъ ихъ уже не помнилъ. Это единственный его проступокъ. Самъ покойный Императоръ не признавалъ его черезчуръ важнымъ, потому что разжалованіе Тараса послЂдовало «до отличной выслуги». Между тЂмъ покойный графъ Василій АлексЂевичъ Перовскій, на котораго мы такъ много надЂялись за Тараса, при назначеніи его къ намъ генералъ-губернаторомъ, рЂшительно отказался отъ всякаго къ нему участія. Между тЂмъ, графъ былъ человЂкъ истинно-великодушный и съ ангельски-добрымъ сердцемъ. Когда я ему показалъ подаренный мнЂ Тарасомъ рисунокъ «буранъ», то онъ мнЂ, между прочимъ, сказалъ: «МнЂ Чернышевъ (художникъ) еще въ ПетербургЂ говорилъ о ШевченкЂ, и я готовъ былъ сдЂлать для него все, что можно — попросилъ для этого у Дуббельта подлинное о немъ дЂло, прочелъ его самъ отъ доски до доски и убЂдился только въ томъ, что мнЂ за него вступиться и просить объ немъ Государя нельзя! И васъ прошу впередъ меня никогда ни о чемъ до него касающемся не просить; я уже это и ГлЂбову, и СередЂ, и Павлову сказалъ».

Отчего такая немилость и въ какой степени искажено дЂло о ТарасЂ, я узнать не могъ. К. Гернъ. 12 апрЂля».

[Письма К. И. Герна к М. М. Лазаревскому о Шевченко и Шевченко к поэту Жуковскому и к неизвестному // Киевская старина. — 1899. — Т. 64. — № 2. — Отд. 2. — С. 67-73.]

© Сканування та обробка: Максим, «Ізборник» (http://litopys.kiev.ua/)
26.VI.2009

  ‹‹     Головна