Уклінно просимо заповнити Опитування про фемінативи  


  ‹‹     Головна





Кое-что о народностяхъ русской и польской.


Ђстникъ Западной Россіи. — Вильна, 1865. — Т. III. — Іюнь. — С. 351-363.]



Славянскіе ль ручьи сольются въ русскомъ морЂ,

Оно ль изсякнетъ, вотъ вопросъ!

А. Пушкинъ.



Въ настоящее время, когда вопросъ о народностяхъ возникъ съ такою силою, получилъ такую популярность, когда на географическую карту старой Европы нЂкоторые стали посматривать какъ-то недовЂрчиво, сомнительно, какъ на что-то уже слишкомъ устарЂлое, находить пограничныя линіи государствъ очерченными неправильно, случайно, произвольно, и начали придумывать нельзя ли произвести новую размежевку нынЂ существующему поземельному владЂнію націй, болЂе соотвЂтствующую современному направленію ндей о правдЂ и законности, заговорили о логической потребности такого размежеванія на пользу и преуспЂяніе народовъ въ дЂлЂ всемірноі цивилизаціи, /352/ мы, съ своей стороны, считаемъ не лишнимъ откликнуться на этотъ важный вопросъ, выдвинутый ла первый планъ историческою необходимостью прогрессирующаго человЂчества.

Мы сказали, что откликнуться на данный вопросъ считаемъ не только не лишнимъ, но и необходимымъ, тЂмъ болЂе что западный край Россіи, откуда мы подаемъ нашъ голосъ, и есть именно тотъ рубежъ, на которомъ лицомъ къ лицу встрЂтились національности, русская и польская, и есть та самая почва, на которой мы можемъ очами, такъ сказать, видЂть всю „суть“ настоящаго предмета размышленія.

Но, прежде нежели приступимъ къ изслЂдованію вопроса о русской и польской національностяхъ, мы считаемъ необходимымъ объяснить, что мы раздумЂемъ подъ словомъ: „національность,“ въ чемъ она состоитъ, какіе элементы объусловливаютъ ея самобытность, въ какой степени эти элементы дЂйствительно самобытны, всякое ли человЂческое общество, хотя бы и составляющее изъ себя организованную ассоціацію, имЂетъ свою національность и пр.

Національность, но нашему мнЂнію, это личность извЂстнаго народа, выработанная вЂками его исторической жизни, получившая опредЂленную физіогномію. И чЂмъ ярче, чЂмъ рельефнЂе и точнЂе обнаружилась особность народа въ этой личности, тЂмъ болЂе народъ имЂетъ правъ на свою самобытность. Складъ ума народнаго, со всЂми, ему одному свойственными, пріемами, темпераментъ народа, его характеръ, его природныя сердечныя наклонности и поползновенія, его поэтическія настроенія, его языкъ, его вЂрованія и повЂрья, его литература, его нравы и обычаи, однимъ словомъ его личныя, индивидуальныя отношенія къ жизни, углу его міросозерцанія, — вотъ что мы разумЂемъ подъ именемъ національности извЂстнаго народа.

Высказавъ, такимъ образомъ, нашъ взглядъ на народность вообще, приступимъ къ разрЂшенію вопроса о народностяхъ русской и польской, т. е. имЂетъ ли каждый изъ этихъ народовъ свою отдЂльную, самобытную національность, коренящуюся совершенно на различныхъ почвахъ, зиждущуюся совершенно на иныхъ началахъ, и если такъ, то какое между ними различіе, и въ чемъ именно состоитъ оно? Возможно ли нравственное сближеніе этихъ народовъ и слитіе ихъ въ одну общую національность, какъ слЂдствіе непреложнаго закона исторической необходимости, этихъ двухъ народовъ — братьевъ, съ колыбели разлу-/353/ченныхъ между собою, хотя и принадлежащихъ одной расЂ славянской, но испытавшихъ совершенно иныя судьбы на пути своей исторической жизни? Что могло бы быть результатомъ такого слитія, и на оборотъ? Наконецъ возможно ли вообще оно — это слитіе племенъ, стоящихъ уже на извЂстной степени развитія, въ одно цЂлое, послЂ вЂковой ихъ разлуки, и силою нахлынувшихъ обстоятельствъ вдвинутыхъ въ среду другихъ національностей, совершенно имъ чуждымъ?

ОтвЂчать на всЂ эти вопросы, которыми мы задались сейчасъ, съ надлежащею полнотою и ясностію, не входило въ наши намЂренія. Для этого требовалось бы прослЂдить жизнь каждаго народа съ самаго его дЂтства до настоящаго возраста. Поэтому взглянемъ на дЂло русской и польской національностей въ настоящій моментъ зрЂнія.

Мы спрашиваемъ себя, въ самомъ ли дЂлЂ Россія и Польша — д†совершенно отдЂльныя націи, изъ которыхъ каждая имЂетъ свою народность радикально противуположную одна другой? Такъ-ли, напримЂръ, полякъ не похожъ на русскаго, какъ, положимъ, французъ на англичанина, испанецъ на шведа и пр.? Вникая глубже въ природу обоихъ народовъ, во всЂхъ ся проявленіяхъ, мы должны отвЂтить на этотъ вопросъ и „да,“ и „нЂтъ.“ Все, что привилось къ ПольшЂ съ запада, все, что она на лету у него схватила и узаконила у себя дома, какъ непреложную истину, не разсуждая долго — годится ли она ей, согласна ли съ натурой славянина, вся, такъ сказать, подражательная Польша, колЂнопреклоненная, раболЂпная предъ западнымъ кумиромъ, доселЂ не пробудившаяся отъ сна, не открывшая очей, чтобъ увидЂтъ свое предъ нимъ, столь долгое, униженіе, сброситъ съ себя позлащенныя его оковы и начать иную жизнь въ своей родной славянской семьЂ, эта Польша имЂетъ свою національность діаметрально противуположную нашей. Но есть другая Польша, коренная, исконная, народъ — Польша, не шляхетская, безсильно усиливающаяся изо всей мочи попасть въ европейскую гостинную, та Польша, которая при всЂхъ усиліяхъ угорЂлаго панства задушить ее еще въ пеленкахъ, не задохлась, тамъ, — въ этой ПольшЂ чуется, слышится онъ, истый славянинъ. Въ національности этой Польши съ русскою мы особыхъ противорЂчій не видимъ. Впрочемъ, что грЂха таитъ, и въ той ПольшЂ, запутавшейся въ паутинЂ западной цивилизаціи, славянскій норовъ тоже слышится частенько, какъ ни старается панъ выказывать свою ловкость /353/ и свЂтскость, модничать своимъ диберализмомъ: чуть не много что не но немъ, бацъ хлопа †морду! Вотъ тебЂ и либералъ! Вотъ паутинка и прорвалась! Видно шила въ мЂшкЂ не утаишь!

Можетъ быть, намъ скажутъ: да давно ли и Русь освободилась отъ слЂпаго подражанія западу, да еще и освободилась ли? Мы отвЂтимъ откровенно и прямо: недавно, даже оченъ недавно, и еще не вовсе освободиласъ. Но дЂло въ томъ, важно то, что „пожелала“ освободиться, и уже освобождается. Въ этомъ то и вся разница.

Петровская реформа, сокрушивъ старую русь въ основаніи, пропахшую квасомъ, сивухою и всяческою вонью, надутую монгольскимъ чванствомъ, лЂнивую, грязную, не умытую, принесла намъ собою значительную пользу, познакомивъ насъ съ изобрЂтеніями запада. Но какъ только петровская реформа совершила свое назначеніе, какъ только Русь познала пользу западной науки и усвоила ее, она на этомъ не остановилась. Древо просвЂщенія, насажденное рукою великаго садовника, росло быстрымъ и могучимъ ростомъ. И вотъ на вЂтвяхъ его стали появляться плоды той-же породы, что и на западЂ, да не тЂ-самые, а сладчайшіе плоды, еще невиданные въ мірЂ, по своей громадности. И первымъ роскошнЂйшимъ плодомъ былъ вожделенный плодъ свободы милліоновъ людей! Съ каждымъ днемъ исполинское древо покрывается новыми и новыми, одинъ другаго краше, плодами, своими родными, взлелЂянными на своей почвЂ, плодами. Для запада свое, для насъ свое. Всякому кораблю свое плаванье. И русскій корабль понесся на всЂхъ парусахъ, какъ только съумЂлъ ихъ самъ поднять, своею дорогой, по океану жизни, управляемый рукою своего роднаго кормчаго.

Но изъ этого слЂдуетъ только то, что болЂе счастливая судьба выпала на долю русскихъ сравнительно съ поляками въ дЂлЂ ихъ развитія, а не слЂдуетъ то, чтобы между этими двумя одноплеменными народами существовало коренное различіе въ основныхъ элементахъ, составляющихъ ихъ генеалогію.

Въ самомъ дЂлЂ, осмотримся кругомъ, и что мы увидимъ? Простой бытъ обоихъ народовъ до того схожъ между собою, что съ перваго взгляда узнаешь единство ихъ происхожденія: таже доброта, радушіе, хлЂбосольство; таже удаль, и разгулъ нараспашку; таже привязанность къ своему очагу, и любовь къ родинЂ до энтузіазма, въ минуту опасности восходящая до героизма; таже тихая, кроткая, глубокая религіозность... Да, все тоже! /355/

Но въ томъ-то и дЂло, что издавна сказали народамъ: ты полякъ, а ты русскій; твоя родина тутъ, а твоя тутъ, хотя оба принадлежали къ одной великой славянской семьЂ. Вотъ и стали они смотрЂть другъ на друга изподлобья. Впрочемъ, и въ этомъ случаЂ, насъ русскихъ винить не зачто. Мы сами никогда не задирали нашего строптиваго сосЂда, и до бЂдственнаго порабощенія польскаго племени деспотическимъ католицизмомъ, все шло между сосЂдями-родичами довольно хорошо. Но едва нога ксендза-іезуита папскаго попа ступила на дЂвственную почву славянскаго міра, и полились цЂлыя рЂки невинной крови, Ксендзъ указалъ цоляку на его единоплеменныхъ сосЂдей, какъ на непримиримыхъ его враговъ, какъ на еретиковъ и богоотступниковъ, проклятыхъ Богомъ, съумЂлъ влить въ душу его ядъ злобы и ненависти къ своимъ братьямъ, вызывая на месть, какъ на дЂло христіанской доблести, какъ на заслугу предъ очами всевышняго, и благословилъ на кровавый подвигъ... Подстрекаемое западомъ польское племя поддалось обольстительнымъ рЂчамъ фанатика, внесшаго огонь и мечъ въ мирную дотолЂ страну славянъ.

Но, такова мощь славянской натуры, что, несмотря на тысяче-лЂтнюю разлуку племенъ между собою, всЂ онЂ сохранили свой языкъ, хотя уже и не въ первобытной чистотЂ и цЂлости, живя по прсимуществу подъ гнетомъ чуждыхъ имъ національностей. Такъ, и въ самомъ польскомъ языкъ мы не находимъ особенно важной разницы съ нашимъ. Довольно одного мЂсяца прожить поляку въ Россіи, а русскому, въ ПольшЂ, чтобы понимать другъ друга. Если же очистить польской языкъ отъ словъ, заимствованныхъ имъ во множест†почти у всЂхъ народовъ запада, особенно у нЂмцевъ, то останется языкъ совершенно близкій къ нашему, т. е. коренному славянскому языку, языку русскому, изъ, котораго, какъ изъ неисчерпаемаго источника потекли рЂки нарЂчій, въ томъ числЂ и польское. ЧЂмъ глубже древность, тЂмъ сходство это поразительнЂе, языкъ надписей на отыскиваемыхъ нынЂ славянскихъ древностяхъ X — XII вЂка почти тотъ же, какимъ нынЂ говоритъ нашъ православный народъ.

Принимая въ соображеніе всЂ выше приведенный обстоятельства, невольно задаешься вопросомъ: откуда-же могла взяться, и въ чемъ заключается самобытность польскаго языка? Въ самомъ дЂлЂ, если бы западъ отобралъ у него свои слова, а мы свои, — въ немъ ничего бы не осталось, и языкъ польскій /356/ положительно исчезъ бы съ лица земли. Вотъ какова самобытность польскаго языка! НарЂчіе еще не даетъ права на самобытностъ, потому что оно естъ только нарЂчіе самобытнаго языка, есть малый побЂгъ отъ вЂтвистаго, огромнаго, древняго дерева.

Намъ скажутъ, что у поляковъ была и есть своя литература? — согласны. Но, во первыхъ, литература эта, понимаемая какъ цисьменность, никогда не была народною. Вся она была, и къ несчастію есть, подражательная, не своя, не самородная, а состряпанная на западный ладъ, глядящая на дЂло жизни не подъ своимъ угломъ, а подъ угломъ западнаго воззрЂнія, и потому вовсе чуждая народу, для него непонятная, ему неродственная. Мы не говоримъ, что вся польская литература именно такова; нЂтъ правилъ безъ исключеній, — яркіе лучи пробивались и въ ней сквозь пелену наноснаго тумана... А, во вторыхъ, и то еще вопросъ: достаточно ли одной письменной литературы, существующей у извЂстнаго народа, чтобъ языкъ этого народа могъ считаться вполнЂ самобытнымъ? Иначе мы должны будемъ допустить много самобытныхъ языковъ, очевидно, не имЂющихъ права на этотъ эпитетъ: самобытность болгарскаго языка, самобытность польскаго языка, сербскаго языка, малорусскаго, бЂло-русскаго, западно-русскаго и проч. и проч. языковъ — нарЂчій одного и тогоже славянскаго корня, это ужъ будетъ слишкомъ много самобытностей! Эти нарЂчія на столько и самобытны, на сколько въ нихъ еще слышится общая имъ всЂмъ особность ихъ расы. Неужели, если Котляревскій написалъ свою шутку — энеиду, а Шевченко свои думы по мало-россійски, то уже этого достаточно, чтобы малорусское нарЂчіе имЂло право на самобытность — отдЂльность? Да вЂдь такимъ образомъ мы дойдемъ до того, что должны будемъ признать самобытности языковъ костромскаго, владимірскаго, новогородскаго и проч. и проч., такъ какъ каждый изъ нихъ имЂетъ свои отличительные оттЂнки, НЂтъ, но эти оттЂнки — не что иное, какъ фальшивыя ноты, болЂе или менЂе неудачные варіанты на главную тому, господствующую въ цЂлой пьесЂ, — не болЂе. Фактъ, что польская нація, въ теченіи всей своей исторической жизни не выработала изъ себя почти ни одного своего новаго слова, для выраженія новыхъ идей, необходимо возникающихъ при самобытномъ развитіи каждаго народа, — знаменателенъ. Онъ доказываетъ краснорЂчивЂе всЂхъ /357/ возгласовъ, что Польша безъцеремонно всегда брала у другихъ народовъ готовыя уже идеи, съ готовыми для нихъ названіями, т. е. своей собственной работы въ дЂлЂ умственной культуры, на поприщЂ всемірной цивидизаціи, никогда не заявляла, или заявляла въ самыхъ ничтожныхъ размЂрахъ. Мало всего этого: для выраженія своихъ славянскихъ звуковъ, литтература польская не имЂетъ даже своихъ славянскихъ буквъ, — она и тутъ щеголяетъ не въ своемъ, а въ чужомъ платьЂ. Только, по словамъ нашего великаго баснописца, ворону одЂвшуюся въ павлиньи перья, узнали:

„И стала наша матрена,

Ни пава, ни ворона.“

НЂтъ, подъ самобытностію языка» мы разумЂемъ нЂчто иное. Мы думаемъ что подъ литературою извЂстнаго народа нельзя понимать одну только письменность; едва ли — не самый почетный отдЂлъ ея займутъ-устныя преданія, пословицы, сказки, пЂсни, былины, повЂрья и проч.; въ нихъ, можетъ быть, ярче отзовется и громче скажется жизнь народа во всей ея полнотЂ и особности, — его народность. А въ этомъ отношеніи польская литтература съ нашей иногда сходятся до поразительной близости. И чЂмъ древнЂй эти пословицы, преданія, сказки и проч., тЂмъ сходнЂй онЂ съ нашими. Намъ лично удалось слышать нЂсколько пЂсень, пропЂтыхъ однимъ старикомъ-простолюдиномъ польскимъ, дышащихъ такою древностію, что, казалось, онЂ были сложены еще во времена язычества. Мотивы и слова ихъ были до того схожи съ мотивами и словами нашихъ старинныхъ пЂсень; что мы положительно забыли, что слушаемъ поляка. Намъ невольно пришло на мысль: да почему же онъ полякъ? и что это такое: полякъ?! Когда мы сказали старику, что пЂсни, которыя онъ пЂлъ, очень похожи на наши пЂсни и по словамъ, и по складу, и по голосу, онъ отвЂчалъ: „Отъ чегожъ и не быть имъ похожимъ! ДЂды наши намъ говорили, что встарину былъ все одинъ народъ, и что тотъ, который теперь нЂмцы къ себЂ позабрали, и вездЂ тутъ, все былъ одинъ народъ, — русью звался.“

ДЂйствительно, говоря словами поета:

... Отъ Перми до Тавриды,

Отъ финскихъ хладныхъ скалъ

До пламенной Колхиды,

Отъ потрясеннаго кремля

До стЂнъ недвижнаго Китая, /358/

„И отъ Китая до Дуная,“ прибавимъ мы, всюду слышится она, — наша родная рЂчь, — что волна, разлившаяся по огромному лону славянскаго міра... Тутъ спорить нечего; какъ тамъ себЂ ни толкуйте, а „gut Morgen“ и „добрый день,“ большая разница, какъ „gut Morgen“ и „bon juor“ такая же разница. Мы проЂдемъ, — русскій ли я, полякъ ли, только одну станцію за Энткуненъ, и ничего не поймемъ, что говоритъ тамъ народъ; нЂмецъ переберется на лЂвую сторону Рейна, и не понимаетъ, что тамъ говорятъ люди. Географическія границы народностей тутъ опредЂляются сами собою... У насъ не то: поЂзжай хотъ изъ Иркутска въ Венецію, черезъ Москву, Питеръ, Вильну, Варшаву, Галичъ и Краковъ, всюду слышится, что мы не чужіе. „День добрый!“ скажеть; „Дзень добрый!“ отвЂтятъ; „прошу дать воды,“ спросишь; сосЂдъ вашъ, полякъ, повторяетъ: „И мнЂ проше даць воды,“ и т. д. это уже не: „geben sie mir Wasser,“ не: „apporter moi de l'eau!“ Спрашиваемъ; гдЂ же тутъ, и въ чемъ же оно, это коренное различіе между русскимъ и польскимъ языками, которое изо всЂхъ силъ бьются доказать, такъ называемые, патріоты польскіе? Его нЂтъ и никогда не могло быть. Все она, и всюду она, какъ говорилъ намъ старикъ-пЂвецъ, все одна сторона, русью звалась когда то.

Какъ бы ни показалось парадоксально наше мнЂніе краснымъ защитникамъ польской самобытной національноети, съ какимъ бы азартомъ ни кричали западные публицисты въ пользу этой самобытности, — по причинЂ теперь уже понятной, — вопли ихъ всегда останутся пустыми звуками, и мы смЂло высказываемъ наши убЂжденія, потому что онЂ опираются на фактахъ, а противъ фактовъ спорить нельзя.

Намъ остается еще коснуться вопроса, самаго важнаго по мнЂнію защитниковъ польской національности, именно вопроса религіознаго. Религія, говорятъ они, вотъ краеугольный камень, на котормъ зиждется коренное различіе натуръ — русской и польской.

Религія, исповЂдуемая народомъ, какъ выраженіе задушевныхъ его вЂрованій, какъ очистительная жертва его совЂсти, какъ душа народа, — конечно, дЂло важное, — но мы спрашваемъ: дЂйствительно ли существуетъ такое радикальное /359/ противорЂчіе (1) въ религіозныхъ вЂрованіяхъ и убЂжденіяхъ между русскимъ и польскимъ народомъ, какое стараются навязать намъ наши общіе доброжедатели. Какъ русскій, такъ и польскій народъ (не забудьте — народъ) вначалЂ, познавъ сердцемъ высоту и святость божественнаго ученія, съ дЂвственною чистотою и радостію первобытныхъ христіанъ, увЂровали въ евангельскую истину, возвЂщенную Христомъ и проповЂданную св. Апостолами, и хранятъ доселЂ свою вЂру во всей простотЂ ея величія. (2) Тонкости религіозныхъ различій имъ непонятны. Они предоставили рЂшать это дЂло людямъ, почивающимъ на законЂ. И, можетъ быть, въ нихъ — то, въ этихъ массахъ простаго народа, не искушенныхъ хитростію всезнанія, и сохранилось до сихъ поръ единство того христіанскаго ученія, которое не знало раздЂленія церквей и было всеобще, едино и повсюду православное. Въ самомъ дЂлЂ поговорите съ простолюдиномъ — полякомъ, и вы сейчасъ же убЂдитесь, что онъ потому только считаетъ себя католиковъ, что его ксендзъ ему сказалъ это, да раз†еще потому, что ходитъ въ костелъ, а не въ православную церковь. Намъ не однократно случалось встрЂчать въ нашихъ русскихъ храмахъ на молит†крестьянъ и крестьянокъ польскихъ. На вопросъ, почему они пришли въ нашу церковь, а не въ свой костелъ, они обыкновенно отвЂчали: „до костела отъ насъ далече; а молиться все равно, что тутъ, что тамъ: Богъ у всЂхъ одинъ. ВсЂ мы такіе же христіане.“ Какъ такіе же, продолжали мы спрашивать, вы римляне, а мы православные? — „Про то ужъ ксендзъ знаетъ, пане, отвЂчали они; пытайтесъ у него; а мы что знаемъ? намъ лишъ бы Богу помолиться.“ (3)



(1) Есть и противорЂчія, но розни весьма много, — и притомъ розни непримиримой съ истиннымъ христіанствомъ, то есть , православіемъ, до тЂхъ поръ, пока папство не откажется отъ своихъ выдумокъ человЂческихъ, отъ своей доктрины нехристіанской. — Ред.

(2) БолЂе полвЂка въ ПольшЂ была вЂра православная, перешедшая съ востока. — Ред.

(3) Явленіе весьма рЂдкое! Оно было бы чаще, еслиби ксендзы не запрещали ходить своимъ прихожанамъ въ церковь, и еслибы сіи послЂдніе не повиновались слЂпо первымъ. — Ред.



Вообще религіознаго фанатизма й нетерпимости между русскимъ и польскимъ народомъ, пока не видно. ПослЂднее /360/ польское возмущеніе доказало ясно, что оно было только ксендзо-мЂщано-шляхетское, но отнюдъ не народное, и народъ отнесся къ поднятому вопросу — „за вЂру, ойчизну и вольность“ — совершенно хладнокровно, какъ къ дЂлу для него постороннему, дЂлу „панскому да ксендзовскому.“ —

Пора же, наконецъ, ПольшЂ одуматься, пора понять и убЂдиться, что она не родная дочь римскому папЂ, а только пріемышъ, которую онъ ласкалъ и ласкаетъ единственно для того, чтобъ она служила интересамъ его родныхъ дЂтей, а о томъ, сколько она страдала и страдаетъ неся на себЂ оковы панства, никогда не входило въ его святые разсчеты. ТЂмъ болЂе должно быть понятно ПольшЂ это теперь, когда послЂ послЂдняго ватерлосскаго сраженія, разыграннаго кн. Горчаковымъ на полЂ европейской дипломатіи, всЂ европейскія державы, сначала столь много ей обЂщавшія, одна за другой отъ нея отступились, послЂ этого знаменитаго боя между старой Европой, образованной, искушенной опытомъ, и необразованною (по мнЂнію Европы), не опытной, изолированной Россіей, опирающейся только на свою правду. Какъ только дЂло дошло до той очевидной ясности, что дальнЂйшая честная борьба съ ней стала невозможною, по польскому вопросу, Англія отошла, сознавая открыто — свое ложное положеніе, въ которое имЂла неосторожнось себя поставитъ, и поэтому одному уже вышла благороднЂе другихъ націй, потерпЂвшихъ пораженіе въ этой знаменитой дипломатической битвЂ. Наполеонъ III, видя безплодность и безуспЂшность своихъ дЂйствій и полнЂйшую неудачу къ достиженію хитрозадуманнаго плана, „огорчился“ и оставилъ поле сраженія. Въ самомъ дЂлЂ, чтожъ ему оставалось болЂе, какъ не „огорчиться“ ? Мы говоримъ — Наполеонъ III, а не Франція, потому что, какъ извЂстно, Франціи теперь не существуетъ, а есть только Императоръ Наполеонъ III. Австрія, долго лавировавшая между подводными камнями, наконецъ сама устыдилась своей роли и, покраснЂвъ когда ей замЂтили, что поведеніе ея не совсЂмъ безукоризненно, — не нашла ничего благопристойнЂе, какъ поскорЂй удалиться отъ скандала. А Польша? Польша продолжала терзать саму себя, въ поры†отчаянія безсильной злобы, и текли рЂки славянской крови! ...

Раз†всего этого мало тебЂ, несчастная страна, чтобъ ты поняла и однажды на всегда убЂдилась, что въ западно-европейской ссмьЂ тебЂ нЂтъ мЂста, что тамъ ты-бездомная сирота, /361/ принятая Христа — ради, обреченная вЂчно быть только въ застрЂльщикахъ, на послугахъ папскаго запада и что за свой роскошный столъ Европа никогда не удостоитъ посадить тебя рядомъ съ собою!...

Мы коснулись этого вопроса для того, чтобъ ближе подойти къ разрЂшенію другаго вопроса, — именно: возможно ли моральное сближеніе между собою двухъ народовъ, русскаго и польскаго, и слитіе ихъ въ одно неразрывное цЂлое? Мы позволяемъ себЂ думать, что такое сродство нетолько возможно, но даже естественно, — какъ вытекающее само собою, по силЂ непреложнаго закона разумной необходимости. Если только польскій народъ пойметъ, что интересы его неразрывны и тождественны съ нашими, его могущество мыслимо только при нашемъ могуществЂ, его слава солидарна съ нашею славою, его богатство, образованіе, благоденствіе, міровое значеніе, — все, чЂмъ обусловливается счастіе народа, — нераздЂльно съ нашимъ счастіемъ, а безъ насъ невозможно, недостижимо, — тогда только нравственное сближеніе русскаго народа съ польскимъ сдЂлается возможнымъ, а для такого сближенія мы не видимъ особенно важныхъ препятствій. Со стороны Польши требуется одно: перестать жить безполезными воспоминаніями о прошломъ и отвлеченными надеждами на будущее, а начать житъ настоящимъ , вмЂстЂ съ нами, какъ живемъ мы; обернуться спиной къ западу, затыкать уши отъ ксендзо-шляхстскихъ подстрекательствъ, оглядЂться кругомъ, и приняться за дЂло жизни, за дЂйствительный трудъ, какъ-бы сначала онъ ни показался тяжелъ и неблагодаренъ, а не строить воздушныхъ замковъ въ будущему, когда въ настоящемъ течетъ своя крыша, — сбросить съ себя ложный стыдъ самолюбія, сознаться публично и торжественно, что на алтарь всемірной цивилизаціи мы доселЂ положили самую скудную лепту, — понять, что стыдно все житъ на чужой счетъ, что пора перестать намъ все покупать — да покупать, пора продавать и свое, какъ бы оно ни было на первый разъ незначительно и малоцЂнно, что иначе намъ грозитъ и нравственное и матеріальное банкротство.

Въ сознаніи своей худости — нЂтъ позора. Въ немъ, въ этомъ сознаніи и лежитъ великое начало силы и совершенства. Оно есть первый къ нему шагъ, какъ смиреніе христіанское есть вЂрный шагъ къ нравственному возвышенію. Жить же одними мечтами и миражами прилично только дитяти, а не мужу. /362/

Да и что зто за золотое прошлое Польши, которымъ она такъ гордится, и о которомъ кричитъ въ уши всЂмъ и каждому? Какая была у нея свобода, полноправность и пр. въ пресловутое время существованія рЂчи-посполитой? Знаемъ мы эту хваленую свободу! Исторія у насъ подъ руками. Отъ исторіи ни куда не спрячешься. Раскроемъ же эту неумолимую книгу! Чтожъ она говоритъ? Каждая страница польской исторіи этого времени запятнана постыднымъ дЂломъ насилія и произвола сильнаго надъ слабымъ, выходившими изъ всякихъ границъ правды, законности и всякой справедливости. Мелкотравчатый панъ ползалъ у ногъ магната: „падалъ ему до ногъ,“ льстилъ и унижался передъ нимъ до омерзительнаго отвращенія. Впрочемъ это былобы еще хоть какъ нибудь объяснимо, потому что иначе магнатъ отправилъ бы его, пана, на свою конюшню, и панской кожЂ пришлось бы потрещать порядкомъ, или натравилъ бы дерзкаго пана своими псами, — но самое гадкое было во всемъ этомъ то, что маленькій панъ въ душЂ не обижался этими насиліями. Напротивъ онъ, отъ чистаго сердца, гордился такими подвигами своихъ магнатовъ, хвастался ими. И чЂмъ были они безобразнЂе, тЂмъ болЂе льстили сго самолюбію. Мы, къ несчастію, еще и теперь слышимъ, съ какимъ непритворнымъ восторгомъ разсказываютъ поляки про эти варварства своихъ былыхъ вельможъ: — „Ужь были люди, такъ люди! Имъ было все нипочемъ! Что имъ былъ законъ ? Они на него плевать хотЂли!“ и пр. и пр. За то и высЂченный панъ, возвратясь домой, также корчилъ магната передъ своими хлопами, глумился и неистовствовалъ. Вотъ онъ, этотъ золотой вЂкъ Польши, эта свобода рЂчи посполитой, полноправность гражданская! Помилуйте, да вЂдь это пародія, это сарказмъ, насмЂшка надъ свободой, это какой-то юродивый выкидышъ изъ чрева матери той — святой свободы, которая зиждется на началахъ истины, любви и блага, — той разумной свободы, которая покупается человЂчествомъ моральнымъ очищеніемъ его отъ всего лживаго и Лукаваго. И этимъ-то своимъ прошлымъ такъ гордится Польша!!... Стоитъ ли?

Да и вообще гордиться прошлымъ, кому бы-то ни было, стоитъ ли ? ЧеловЂчество идетъ впередъ, и настоящее во многомъ лучше, прошлаго, потому что оно есть результатъ его, металлъ, очищенный огнемъ минувшихъ испытаній. Прошлымъ можетъ гордится только падшая личность, у которой уже не-/363/достаетъ живыхъ силъ для дальнЂйшей дЂятельности и остается одно жалкое утЂшеніе — жить воспоминаніями о промотанномъ счастіи.

Озлобленіе ксендзо-шляхетской Польши на Русь — понятно: Русь вырвала изъ рукъ ея народъ, избавивъ его отъ деспотизма сильныхъ и даровавъ ему права гражданской свободы! Либеральному пану это было совсЂмъ не понутру. Великая идея свободы и правды для необразованнаго польскаго дворянства еще и донынЂ недоступна, и долго — долго еще оно будетъ оплакивать потерю своихъ дикихъ правъ. — РЂчь шла не объ освобожденіи Польши отъ Россіи, — идея эта уже слишкомъ устарЂла и давно вышла изъ моды; рЂчь шла и идетъ объ освобожденіи народа польскаго отъ насилія и самовластія вашего, панове. Чтоже касается до интересовъ собственно вашего меньшинства, объ томъ и рЂчи не было. Ну васъ!

Но да не заподозрятъ насъ ни кто, что въ нашей статьЂ мы имЂли въ виду какую-нибудь заднюю мысль, — желаніе затронуть или уколоть чье-бы то-нибыло самолюбіе. Избави насъ Богъ отъ такого желанія! Мы вызсказывали наши убЂжденія, опираясь на существующіе факты. Мы желаемъ, — чтобъ поляки познакомились съ нами ближе, отреклись отъ своихъ упрямыхъ въ отношеніи къ намъ предразсудковъ, поняли бы насъ, и честно отнеслись къ намъ, какъ великому славянскому народу, который по истинЂ, — и слава, и гордость, и сила, и надежда всЂхъ славянъ.



Ал. Толс...





[Кое-что о народностях русской и польской // Вестник Западной России. — Вильна, 1865. — Т. III. — Июнь. — С. 351-363.]












© Сканування та обробка: Максим, «Ізборник» (http://litopys.kiev.ua/)
1.VI.2009








  ‹‹     Головна


Етимологія та історія української мови:

Датчанин:   В основі української назви датчани лежить долучення староукраїнської книжності до європейського контексту, до грецькомовної і латинськомовної науки. Саме із західних джерел прийшла -т- основи. І коли наші сучасники вживають назв датський, датчанин, то, навіть не здогадуючись, ступають по слідах, прокладених півтисячоліття тому предками, які перебували у великій європейській культурній спільноті. . . . )



 


Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть ціле слово мишкою та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.