‹‹   Головна    

[Сочинения Г. П. Данилевского. — 8-е изд. — СПб., 1901. — Т. 14. — С. 92-100.]

Григорій ДАНИЛЕВСКІЙ

ЗНАКОМСТВО СЪ ГОГОЛЕМЪ.
(ИЗЪ ЛИТЕРАТУРНЫХЪ ВОСПОМИНАНІЙ.)

Впервые въ жизни я увидЂлъ Гоголя за четыре мЂсяца до его кончины.

Это случилось осенью, въ 1851 году. Находясь тогда, въ концЂ октября, въ МосквЂ, съ служебнымъ порученіемъ бывшаго въ то время товарищемъ министра народнаго просвЂщенія А. С. Норова, я получилъ отъ стараго своего знакомаго, покойнаго московскаго профессора, О. М. Бодянскаго, записку, въ которой онъ извЂщалъ меня, что одинъ изъ нашихъ земляковъ-украинцевъ, г. А—й, котораго передъ тЂмъ я у него видЂлъ, предлолагалъ пЂть малорусскія пЂсни у Гоголя и что Гоголь, узнавъ, что и у меня собрана коллекція украинскихъ народныхъ пЂсенъ, съ нотами, просилъ Бодянскаго пригласить къ себЂ и меня.

Нежданная возможность выпавшаго мнЂ на долю свиданія съ великимъ писателемъ сильно меня обрадовала. Авторъ «Мертвыхъ душъ» находился въ то время на верху своей славы, и мы. тогдашняя молодежь (мнЂ въ то время было двадцать-два года), питали къ нему безграничную любовь и преданность. У меня съ дЂтства не выходило изъ головы добродушное обращеніе къ читателямъ пàсЂчника Рудàго-Панькà. — «Когда кто изъ васъ будетъ въ нашихъ краяхъ, — писалъ въ «Вечерахъ на хуторЂ близъ Диканьки» веселый пáсЂчникъ: — то заверните ко мнЂ; я васъ напою удивительнымъ грушевымъ квасомъ».

Это забавное приглашеніе, какъ я помню, необыкновенно заняло меня въ деревнЂ моей бабки, гдЂ ея слуга Абрамъ, /93/ учившійся передь тЂмъ въ Харько†переплетному мастерству и потому знавшій грамотЂ впервые прочелъ мнЂ, шестилЂтнему мальчику, украинскія повЂсти Гоголя; но я не могъ принять приглашенія Рудáго-Панькà. Въ 1835 году у меня былъ одинъ только конь — липовая вЂтка, верхомъ на которой я гарцовалъ по саду, и въ то время я отлучался изъ родного дома не далЂе старой мельницы, скрипъ тяжелыхъ крыльевъ которой слышался, съ выгона, въ моей дЂтской комнатЂ.

Я тогда былъ въ полной и искренней увЂренности, что на свЂтЂ, дЂйствительно, гдЂ-то, въ сельской, таинственной глуши, существуетъ старый пасЂчникъ, руды̀й, т.-е. рыжій Панькò, и что онъ, въ длинные зимніе вечера, сидитъ у печи и разсказываетъ свои увлекательныя сказки. Передъ моимъ воображеніемъ живо развертывалась дивная исторія «Красной свитки», проходила блЂдная утопленница «Майской ночи» и на высотахъ Карпатскихъ горъ вставалъ грозный мертвый всадникъ «Страшной мести».

А теперь, въ 1851 году, мнЂ предстояло увидЂть и автора не только «Вечеровъ на хуторЂ», но и «Мертвыхъ душъ», и «Ревизора».

* * *

Въ назначенный часъ я отправился къ О. М. Бодянскому, чтобы Ђхать съ нимъ къ Гоголю. Бодянскій тогда жилъ у Стараго Вознесенія, на АрбатЂ, на углу Мерзляковскаго переулка, въ домЂ нынЂ Е. С. Мещерской, № 243. Онъ встрЂтилъ меня словами: «Ну, земляче, Ђдемъ; вкусимъ отъ благоуханныхъ, сладкихъ сòтовъ родной украинской музыки». — Мы сЂли на извозчичьи дрожки и поЂхали по сосЂдству на Никитскій бульваръ, къ дому Талызина, гдЂ, въ квартирЂ графа А. П. Толстого, въ то время жилъ Гоголь. Теперь этотъ домъ, № 314, принадлежитъ Н. А. Шереметевой. Онъ не перестроенъ, нмЂетъ, какъ и тогда, 16 оконъ во дворъ и 5 на улнцу, въ два этажа, съ каменнымъ балкономъ, на колоннахъ, во дворъ.

Было около полудня. Радость предстоявшей встрЂчи нЂсколько, однако, затемнялась для меня слухами, которые въ то время ходили о ГоголЂ, по поводу изданной, незадолго передъ тЂмъ, его извЂстной книги «Выбранныя мЂста изъ переписки съ друзьями». Я невольно припоминалъ злыя и ядовитыя нападки, которыми тогдашняя руководящая кри-/94/тика преслЂдовала эту книгу. БЂлинскій въ ту пору былъ нашимъ кумиромъ, а онъ первый бросилъ камнемъ въ Гоголя за его «Переписку съ друзьями». По рукамъ въ ПетербургЂ ходило въ спискахъ его неизданное письмо къ Гоголю, гдЂ знаменитый критикъ горячо и безпощадно бичевалъ автора «Мертвыхъ душъ», укоряя его въ измЂнЂ долгу писателя и гражданина.

Хотя обвиненія БЂлинскаго для меня смягчались въ кружкЂ тогдашняго ректора петербургскаго университета, П. А. Плетнева, друга Пушкина и Жуковскаго, отзывами иного рода, тЂмъ не менЂе я и мои товарищи-студенты, навЂщавшіе Плетнева, не могли вполнЂ отрЂшиться отъ страстной и подкупающей своимъ краснорЂчіемъ критики БЂлинскаго. Плетневъ, защищая Гоголя, дЂлалъ, чтò могъ. Онъ читалъ намъ, студентамъ, письма о ГоголЂ жившихъ въ то время въ чужихъ краяхъ Жуковскаго и князя Вяземскаго, объяснялъ эти письма и совЂтовалъ намъ, не поддаваясь нападкамъ враговъ Гоголя, самостоятельно рЂшить вопросъ — правъ ли былъ Гоголь, издавая то, о чемъ онъ счелъ долгомъ открыто высказаться передъ родиной? — «Его зовутъ фарисеемъ и ренегатомъ, — говорилъ намъ Плетневъ: — клянутъ его, какъ нЂкоего служителя мрака и лжи; оглашаютъ его, наконецъ, чуть не сумасшедшимъ... И за что же? За то, что одаренный геніемъ творчества, родной писатель-сатирикъ дерзнулъ глубже взглянуть въ собственную свою душу, провЂритъ свои сокровенные помыслы и самотоятельно, никого не спросясь, открыто о томъ повЂдать другимъ... Какъ смЂлъ онъ, создатель Чичикова, Хлестакова, Сквозника и Манилова, пойти не по общей, а по иной дорогЂ, заговорить о духовныхъ вопросахъ, о церкви, о вЂрЂ? Въ сумасшедшій домъ его! онъ — помЂшанный!» — такъ говорилъ намъ Плетневъ.

Молва о помЂшательст†Гоголя, дЂйствительно, въ то время была распространена въ обществЂ. Говорили странныя вещи: будто Гоголь окончательно отрекся отъ своего писательскаго призванія, будто онъ постится по цЂлымъ недЂлямъ, живетъ, какъ монахъ, читаетъ только ветхій и новый завЂтъ и житія святыхъ и, душевно болЂя и сильно опустившись, относится съ отвращеніемъ не только къ изящной литературЂ, но и къ искусству вообще.

ВсЂ эти мысли, по поводу Гоголя, невольно проносились /95/ въ моей голо†въ то время, когда извозчичьи дрожки, по Никитскому бульвару, везли Бодянскаго и меня къ дому Талызина. Одно меня нЂсколько успокоивало: Гоголь пригласилъ къ себЂ пЂвца-малоросса; этотъ пЂвецъ долженъ былъ у него пЂть народныя украинскія пЂсни, — слЂдовательно, думалъ я, авторъ «Мертвыхъ душъ» не вполнЂ еще сталъ монахомъ-аскетомъ, и его душЂ еще доступны произведенія художественнаго творчества.

ВъЂхавъ въ каменныя ворота высокой ограды, направо, къ балконной галлереЂ дома Талызина, мы вошли въ переднюю нижняго этажа. Старикъ — слуга графа Толстого — привЂтливо указалъ намъ дверь изъ передней направо.

— Не опоздали? — спросилъ Бодянскій, обычною своею, ковыляющею походкой проходя въ эту дверь.

— Пожалуйте, ждутъ-съ! — отвЂтилъ слуга.

Бодянскій прошелъ пріемную и остановился передъ слЂдующею, затворенною дверью въ угольную комнату, два окна которой выходили во дворъ и два на бульваръ. Я догадывался, что это былъ рабочій кабинетъ Гоголя. Бодянскій постучался въ дверь этой комнаты.

— Чи дòма, брàте Микòло? — спросилъ онъ по-малорусски.

— А дòма-жъ, дома! — негромко отвЂтилъ кто-то оттуда.

Сердце у меня сильно забилось. Дверь растворилась. У ея порога стоялъ Гоголь.

Мы вошли въ кабинетъ. Бодянскій представилъ меня Гоголю, сказавъ ему, что я служу при Норо†и что съ нимъ, Бодянскимъ, давно знакомъ черезъ Срезневскаго и Плетнева.

— А гдЂ же нашъ пЂвецъ? — спросилъ, оглядываясь. Бодянскій.

— Надулъ, къ Щепкину поЂхалъ на варèники! — отвЂтилъ съ видимымъ неудовольствіемъ Гоголь: — только-что прислалъ извинительную записку, будто забылъ, что раньше насъ далъ слово туда.

— А, можетъ-быть, и такъ, — сказалъ Бодянскій: — варèники не свой братъ.

Чтò еще, при этомъ, нЂкоторое время говорили Гоголь и Бодянскій, я тогда, кажется, не слышалъ и почти не сознавалъ. Ясно помню одно, что я не спускалъ глазъ съ Гоголя.

Мои опасенія разсЂялись. Передо мной былъ не только /96/ не душевно-больной или вообще свихнувшійся человЂкъ, а тотъ же самый Гоголь, тотъ же могучій и привлекательный художникъ, какимъ я привыкъ себЂ воображать его съ юности.

Разговаривая съ Бодянскимъ, Гоголь то плавно прохаживался по комнатЂ, то садился въ кресло къ столу, за которымъ Бодянскій и я сидЂли на диванЂ, и изрЂдка посматривалъ на меня. Средняго роста, плотный и съ совершенно здоровымъ цвЂтомъ лица, онъ былъ одЂтъ въ темнокоричневое, длинное пальто и въ темно-зеленый, бархатный жилетъ, наглухо застегнутый до шеи, у которой, поверхъ атласнаго, чернаго галстука, виднЂлись бЂлые, мягкіе воротнички рубахи. Его длинные, каштановые волосы прямыми космами спадали ниже ушей, слегка загибаясь надъ ними. Тонкіе, темные, шелковистые усики чуть прикрывали полныя, красивыя губы, подъ которыми была крохотная эспаньолка. Небольшіе, каріе глаза глядЂли ласково, но осторожно и не улыбаясь, даже тогда, когда онъ говорилъ что-лнбо веселое и смЂшное. Длинный, сухой носъ придавалъ этому лицу и этимъ, сидЂвшимъ по его сторонамъ, осторожнымъ глазамъ что-то птичье, наблюдающее и вмЂстЂ добродушно-горделивое. Такъ смотрятъ съ кровель украинскихъ хуторовъ, стоя на одной ногЂ, внимательно-задумчивые аисты.

Гоголь въ то время, какъ я отлично помню, былъ очень похожъ на свой портретъ, писанный съ него въ РимЂ, въ 1841 году, знаменитымъ Ивановымъ. Этому портрету онъ, какъ извЂстно, отдавалъ предпочтеніе передъ другими.

Успокоясь отъ невольнаго, охватившаго меня смущенія, я сталъ понемногу вслушиваться въ разговоръ Гоголя съ Бодянскимъ.

— Надо, однакоже, все-таки, вызвать нашего Рубини, — сказалъ Гоголь, присаживаясь къ столу: — не я одинъ, и Аксаковы хотЂли бы его послушать... особенно Надежда СергЂевна.

— Устрою, берусь, — отвЂтилъ Бодянскій: — если только тутъ не другая причина и если нашъ землякъ, отъ здЂшнихъ угощеній, не спалъ съ голоса... А чтó это у васъ за рукописи? — спросилъ Бодянскій, указывая на рабочую, краснаго дерева, конторку, стоявшую налЂво отъ входныхъ дверей, за которою Гоголь, передъ нашимъ приходомъ, очевидно, работалъ стоя. /97/

— Такъ себЂ, мараю по временамъ! — небрежно отвЂтилъ Гоголь.

На верхней части конторки были положены книги и тетради; на ея покатой доскЂ, обитой зеленымъ сукномъ, лежали раскрытые, мелко исписанные и перемаранные листы.

— Не второй ли томъ «Мертвыхъ душъ?» — спросилъ, подмигивая, Бодянскій.

— Да... иногда берусь, — нехотя проговорилъ Гоголь: — но работа не подвигается; иное слово вытягиваешь клещами.

— Что же мЂшаетъ? у васъ туть такъ удобно, тихо.

— Погода, убійственный климатъ! Невольно вспоминаешь Италію, Римъ, гдЂ писалось лучше и такъ легко. ХотЂлъ-было на зиму уЂхать въ Крымъ, къ Княжевичу, тамъ писать; думалъ завернуть и на родину, къ своимъ, — туда звали на свадьбу сестры, Елисаветы Васильевны...

Ел. В. Гоголь тогда вышла замужъ за сапернаго офицера Быкова.

— ЗачЂмъ же дЂло стало? — спросилъ Бодянскій.

— Едва добрался до Калуги и возвратился. Дороги невозможныя, простудился, да и времени пришлось бы столько потратить на одни переЂзды. А тутъ еще затЂялъ новое, полное изданіе своихъ сочиненій.

— Скоро ли оно выйдетъ?

— Вь трехъ типографіяхъ началъ печатать, — отвЂтилъ Гоголь: — будетъ четыре большихъ тома. Сюда войдутъ всЂ повЂсти, драматическія вещи и обЂ части «Мертвыхъ душъ». Пятый томъ я напечатаю позже, подъ заглавіемъ «Юношескіе опыты». Сюда войдутъ нЂкоторыя журнальныя статьи, статьи изъ «Арабесокъ» и прочее.

— А «Переписка?» — спросилъ Бодянскій.

— Она войдетъ въ шестой томъ; тамъ будутъ помЂщены письма къ близкимъ и роднымъ, изданныя и неизданныя... Но это уже, разумЂется, явится... послЂ моей смерти.

Слово «смерть» Гоголь произнесъ совершенно спокойно, и оно тогда не прозвучало ничЂмъ особеннымъ, въ виду полныхъ его силъ и здоровья.

Бодянскій заговорилъ о типографіяхъ и сталъ хвалить какую-то изъ нихъ. РЂчь коснулась и Петербурга.

— Чтò новаго и хорошаго у васъ, въ петербургской литературЂ? — спросилъ Гоголь, обращаясь ко мнЂ.

Я ему сообщилъ о двухъ новыхъ поэмахъ тогда еще /98/ молодого, но уже извЂстнаго поэта Ап. Ник. Майкова: «Савонаролла» и «Три смерти». Гоголь попросилъ разсказать ихъ содержаніе. Исполняя его желаніе, я наизусть прочелъ выдержки изъ этихъ произведеній, ходившихъ тогда въ спискахъ.

— Да это прелесть, совсЂмъ хорошо! — произнесъ, выслушавъ мою неумЂлую декламацію, Гоголь: — еще, еще...

Онъ совершенно оживился, всталъ и опять началъ ходить по комнатЂ. Видъ осторожно-задумчиваго аиста исчезъ. Передо мною былъ счастливый, вдохновенный художникъ. Я еще прочелъ отрывки изъ Майкова.

— Это такъ же законченно и сильно, какъ терцеты Пушкина, — во вкусЂ Данта, — сказалъ Гоголь: — Осипъ Максимовичъ; а? — обратился онъ къ Бодянскому: — вЂдь это праздникъ! Поэзія не умерла. Не оскудЂлъ князь отъ Іуды и вождь отъ чреслъ его... А выборъ сюжета, а краски, колоритъ? Плетневъ присылалъ кое-чтò, и я самъ помню нЂкоторые стихи Майкова.

Онъ прочелъ, съ оригинальною интонаціей, д†начальныя строки извЂстнаго стихотворенія изъ «Римскихъ очерковъ» Майкова:

        «Ахъ, чудное небо, ей-Богу, надъ этимъ классическимъ Римомъ!

        «Подъ этакимъ небомъ невольно художникомъ станешь!»

— Не правда ли, какъ хорошо? — спросилъ Гоголь.

Бодянскій съ нимъ согласился.

— Но то, чтò вы прочли, — обратился ко мнЂ Гоголь: — это уже иной шагъ. Беру съ васъ слово — прислать мнЂ изъ Петербурга списокъ этихъ поэмъ.

Я обЂщалъ исполнить желаніе Гоголя.

— Да, — продолжалъ онъ, прохаживаясь: — я засталъ богатые всходы...

— А Шевченко? — спросилъ Бодянскій.

Гоголь на этотъ вопросъ съ секунду промолчалъ и нахохлился. На насъ изъ-за конторки снова посмотрЂлъ осторожный аистъ.

— Какъ вы его находите? — повторилъ Бодянскій.

— Хорошо, чтò и говорить, — отвЂтилъ Гоголь: — только не обидьтесь, другъ мой... вы — его поклонникъ, а его личная судьба достойна всякаго участія и сожалЂнія...

— Но зачЂмъ вы примЂшиваете сюда личную судьбу? — съ неудовольствіемъ возразилъ Бодянскій: — это постороннее... Скажите о талантЂ, о его поэзіи... /99/

— Дегтю много, — негромко, но прямо проговорилъ Гоголь: — и даже прибавлю, дегтю больше, чЂмъ самой поэзіи. Намъ-то съ вами, какъ малороссамъ, это, пожалуй, и пріятно, но не у всЂхъ носы, какъ наши. Да и языкъ...

Бодянскій не выдержалъ, сталъ возражать и разгорячился. Гоголь отвЂчалъ ему спокойно.

— Намъ, Осипъ Максимовичъ, надо писать по-русски, — сказалъ онъ: — надо стремиться къ поддержкЂ и упроченію одного, владычнаго языка для всЂхъ родныхъ намъ племенъ. Доминáнтой для русскихъ, чеховъ, украинцевъ и сербовъ должна быть единая святыня — языкъ Пушкина, какою является евангеліе для всЂхъ христіанъ, католиковъ, лютеранъ и гернгуттеровъ. А вы хотите провансальскаго поэта Жасмéна поставить въ уровень съ Мольеромъ и Шатобріаномъ!

— Да какой же это Жасмéнъ? — крикнулъ Бодянскій: — раз†ихъ можно равнять? Чтò вы? Вы же сами — малороссъ.

— Намъ, малороссамъ и русскимъ, нужна одна поэзія, спокойная и сильная, — продолжалъ Гоголь, останавливаясь у конторки и опираясь о нее спиной: — нетлЂнная поэзія правды, добра и красоты. Она не водевильная, сегодня только понятная, побрякушка и не раздражающій личными намеками и счетами, рыночный памфлетъ. Поэзія — голосъ пророка... Ея стихъ долженъ врачевать наши сомнЂнія, возвышать насъ, поучая вЂчнымъ истинамъ любви къ ближнимъ и прощенія врагамъ. Это — труба пречистаго архангела... Я знаю и люблю Шевченка, какъ земляка и даровитаго художника; мнЂ удалось и самому кое-чЂмъ помочь въ первомъ устройст†его судьбы. Но его погубили наши умники, натолкнувъ его на произведенія, чуждыя истинному таланту. Они все еще дожевываютъ европейскія, давно выкинутыя жваки. Русскій и малороссъ — это души близнецовъ, пополняющія одна другую, родныя и одинаково сильныя. Отдавать предпочтеніе одной, въ ущербъ другой, невозможно. НЂтъ, Осипъ Максимовичъ, не то намъ нужно, не то. Всякій, пишущій теперь, долженъ думать не о розни; онъ долженъ прежде всего поставить себя передъ лицо Того, Кто далъ намъ вЂчное человЂческое слово...

Долго еще Гоголь говорилъ въ этомъ духЂ. Бодянскій молчалъ, но, очевидно, далеко не соглашался съ нимъ. — «Ну, мы вамъ мЂшаемъ, пора намъ и по домамъ!» — сказалъ, наконецъ, Бодянскій, вставая. /100/

Мы раскланялись и вышли.

— Странный человЂкъ, — произнесъ Бодянскій, когда мы снова очутились на бульварЂ: — на него какъ найдетъ! Отрицать значеніе Шевченка! вотъ ужъ, видно, не съ той ноги сегодня всталъ.

Вышеприведенный разговоръ Гоголя я тогда же сообщилъ на родину близкому мнЂ лицу, въ письмЂ, по которому впослЂдствіи и внесъ его въ мои начатыя воспоминанія. МнЂніе Гоголя о ШевченкЂ я не разъ, при случаЂ, передавалъ нашимъ землякамъ. Они пожимали плечами и съ досадой объясняли его посторонними, политическими соображеніями, какъ и вообще все тогдашнее настроеніе Гоголя.

* * *

Сочинения Г. П. Данилевского. — 8-е изд. — СПб., 1901. — Т. 14. — С. 92-100.

‹‹   Головна