[Воспоминания о Тарасе Шевченко. — К.: Дніпро, 1988. — С. 78-81; 480-482.]

Попередня     Головна     Наступна

П. И. Мартос

ЭПИЗОДЫ ИЗ ЖИЗНИ ШЕВЧЕНКА

В «Основе» постоянно помещались стихотворения Шевченка, выдержки из его дневника, письма, материалы для его биографии. Я хочу поговорить о напечатанной в майской книжке прошлого года статье г. Савы Ч., в которой я заметил несколько неверностей.

Шевченка я знал коротко. Я познакомился с ним в конце 1839 года в Петербурге, у милого, доброго земляка Е. П. Гребенки, который рекомендовал мне его как талантливого ученика К. П. Брюллова... Я просил Шевченка сделать мой портрет акварелью, и для этого мне надобно было ездить к нему. Квартира его была на Васильевском острове, невдали от Академии художеств, где-то под небесами, и состояла из передней, совершенно пустой, и другой небольшой, с полукруглым вверху окном, комнаты, где едва могли помещаться кровать, что-то вроде стола, на котором разбросаны были в живописном беспорядке принадлежности артистических занятий хозяина, разные полуизорванные, исписанные бумаги и эскизы, мольберт и один полуразломанный стул; комната вообще не отли-/79/чалась опрятностью: пыль толстыми слоями лежала везде, на полу валялись тоже полу изорванные, исписанные бумаги, по стенам стояли обтянутые в рамах холсты, на некоторых были начаты портреты и разные рисунки.

Однажды, окончив сеанс, я поднял с пола кусок исписанной карандашом бумажки и едва мог разобрать четыре стиха:

Червоною гадюкою

Несе Альта вісти,

Щоб летіли круки з поля

Ляшків-панків їсти.

«Що се таке, Тарас Григорович?» — спросил я хозяина. «Та се, добродію, не вам кажучи, як іноді нападуть злидні, то я пачкаю папірець», — отвечал он. «Так що ж? Се ваше сочинение?» — «Еге ж!» — «А багато у вас такого?» — «Та є чималенько». — «А де ж воно?» — «Та отам, під ліжком у коробці». — «А покажіть!»

Шевченко вытащил из-под кровати лубочный ящик, наполненный бумагами в кусках, и подал мне. Я сел на кровать и начал разбирать их, но никак не мог добиться толку.

«Дайте мені оці бумаги додому, — сказал я, — я їх прочитаю». — «Цур йому, добродію! Воно не варто праці». — «Ні, варто — тут є щось дуже добре». — «Йо? Чи ви ж не смієтесь із мене?» — «Та кажу ж, ні!» — «Сількось, візьміть, коли хочете, тільки, будьте ласкав!, нікому не показуйте й не говоріть». — «Та добре ж, добре!»

Взявши бумаги, я тотчас же отправился к Гребенке, и мы с большим трудом кое-как привели их в порядок и, что могли, прочитали.

При следующем сеансе я ничего не говорил Шевченку об его стихах, ожидая, не спросит ли он сам о них, но он упорно молчал; наконец я сказал: «Знаете що, Тарас Григорьевич? Я прочитав ванн стихи — дуже, дуже добре! Хочете — напечатаю?» — «Ой ні, добродію! Не хочу, не хочу, далебі, що не хочу! Щоб іще попобили! Цур йому!»

Много труда стоило мне уговорить Шевченка; наконец он согласился, и я в 1840 году напечатал «Кобзаря».

При этом не могу не рассказать одного обстоятельства с моим цензором.

Это был почтенный, многоуважаемый Петр Александрович Корсаков.

Последняя пьеса в «Кобзаре» (моего издания) — «Тарасова Ніч». С нею было найболее хлопот, чтобы привести ее в порядок. Печатание приближалось уже к концу, а она едва только поспела. Поскорее переписавши ее, я сам отправился я Корсакову, прося его подписать ее.

«Хорошо! — сказал он. — Оставьте рукопись и дня через два пришлите за нею». — «Нельзя, Петр Александрович, в типографии ожидают оригинала». — «Да мне теперь, право, некогда читать». — «Ничего, подпишите не читавши; все же равно вы не знаете малороссийского языка». — «Как не знаю?» — сказал он обиженным тоном *. — «Да почему же вы знаете малороссийский язык?» — «Как /80/ же! Я в 1824 году проезжал мимо Курской губернии». — «Конечно, этого достаточно, чтобы знать язык, и я прошу у вас извинения, что усомнился в вашем знании, но, ей-богу, мне некогда ждать; пожалуйста, подпишите скорее, повторяю, в типографии ожидают оригинала». — «А что, тут нет ничего такого?» — «Решительно нет».

Добрейший Петр Александрович подписал; «Кобзарь» вышел.

* Петр Александрович был большой язычник, в особенности надоедал мне Plat Deutsch. Однажды утром сидел я у него; мы курили превосходные сигары, и разговор шел о литературе. Корсаков только что начал издавать журнал. Докладывают о каком-то господине, которого фамилию я забыл. Петр Александрович велел просить — и в ту же минуту схватил толстейшую тетрадь и начал читать на не понятном мне языке. Чтение продолжалось более четверти часа, а мне это время показалось несколькими часами, так что я готов уже был уйти, но пришедший господин предупредил меня. По уходе его Корсаков разразился гомерическим смехом.

— Что это за комедия, — спросил я.

— Извините, пожалуйста! Другого средства избавиться от этого господина, который страшно надоел мне, я не нашел, как занять его этим чтением.

— Да что такое вы читали?

— Первообраз Фауста на Plat Deutsch. Превосходная вещь!

— Ну, сделайте милость, бог с нею!

В то время был в Петербурге Григорий Степанович Тарновский, с которым я познакомил Шевченка, а вскоре приехал Николай Андреевич Маркевич, поссорившись с московскою цензурою за свою «Историю Малороссии» и надеясь найти петербургскую более снисходительною. Я свел его с добрейшим Петром Александровичем и в то же время познакомил с ним и Шевченка...

И вот Тарас наш развернулся, завелись денежки, начал кутить...

Я помню эти знаменитые, незабвенные оргии у одного из наших любимых в то время писателей, на которые попадал иногда и Тарас. Весело, безотчетно весело жилось тогда!.. Да и какие лица участвовали в них и какие имена!.. Но — иных уж нет, а те далече.

В письме Шевченка к редактору «Народного чтения» есть тоже неверности и нет многого действительного; так, он не описывает главной причины своего освобождения, о чем сказано будет ниже. Вероятно, об этом знают и другие. Сам Шевченко никогда мне этого не рассказывал, а спросить его казалось мне щекотливым.

Г. Сава Ч. говорит, что, по словам поэта, во время путешествия Шевченка с сестрою в Лебединский (Киевской губернии) монастырь заронилась в его душу идея будущих «Гайдамак».

Нет! Это было не так.

Тогда же (в 1840) мне хотелось узнать больше подробностей о Барской конфедерации. Статья «Энциклопедического лексикона» Плюшара не удовлетворила меня. Часто я говорил об этом с Гребенкою в присутствии Шевченка, который был в то время еще довольно скромен и не только ни одного известия не сообщил мне, но не подал даже знака, что ему известно что-нибудь о происшествиях того времени. Я перечитал множество сочинений, в которых надеялся найти хоть что-нибудь об этих делах; наконец мне попался роман Чайковского на польском языке «Wernyhora», изданный в Париже. Я дал Шевченку прочитать этот роман; содержание «Гайдамак» и большая часть подробностей целиком взяты оттуда.

В числе мальчиков, взятых в двор помещика для прислуги разного рода, по испытании их, «Тарас был записан годным на комнат-/81/ного живописца» («Основа»). Это произошло оттого, что еще прежде, когда Тарас был дома и потом у своих велемудрых учителей, то везде разрисовывал мелом или углем столы, лавы, даже стены хат и проч., за что всегда и получал от хозяев достодолжные добрые увещания и награды, как-то: чубайки, подзатыльники и проч. Несправедливо, что Тарас был отправлен в Петербург по этапу; он отправился, в числе прочей прислуги, с обозом панским.

Дело О выкупе Шевченка началось совсем не так, как рассказывает г. Сава Ч. и сам Шевченко, который умалчивает о подлинном факте. Это было вот как.

В конце 1837 или в начале 1838 года какой-то генерал заказал Шевченку свой портрет масляными красками. Портрет вышел очень хорош и, главное, чрезвычайно похож. Его превосходительство был очень некрасив; художник в изображении нисколько не польстил. Это ли, или генералу не хотелось дорого, как ему казалось (хотя он был очень богат), платить за такую отвратительную физиономию, но он отказался взять портрет. Шевченко, закрасивши генеральские атрибуты и украшения, вместо которых навесил на шею полотенце и, добавив к этому бритвенные принадлежности, отдал портрет в цирюльню для вывески. Его превосходительство узнал себя, и вот возгорелся генеральский гнев, который надобно было утолить во что бы то ни стало... Узнавши, кто был Шевченко, генерал приступил к Энгельгардту, бывшему тогда в Петербурге, с предложением купить у него крестьянина. Пока они торговались, Шевченко узнал об этом и, воображая, что может ожидать его, бросился к Брюллову, умоляя спасти его. Брюллов сообщил об этом В. А. Жуковскому, а тот — императрице Александре Федоровне. Энгельгардту дано было знать, чтоб он приостановился с продажею Шевченка.

В непременное условие исполнения ходатайства за Шевченка императрица потребовала от Брюллова окончания портрета Жуковского, давно уже Брюлловым обещанного и даже начатого, но заброшенного, как это очень часто бывало с Брюлловым. Портрет вскоре был окончен и разыгран в лотерее между высокими лицами императорской фамилии. Энгельгардту внесены были деньги за Шевченка.

П. И. Мартос

ЭПИЗОДЫ ИЗ ЖИЗНИ ШЕВЧЕНКА

(С. 78 — 81)

Впервые опубликовано в ж. «Вестник Юго-Западной и Западной России» (1863. — Т. 4. — № 10 (апрель). — С. 32 — 42). Подписано криптонимом П. М-с. Печатается по первой публикации.

Мартос Петр Иванович (1811 — ок. 1880) — помещик Лохвицкого уезда, Полтавской губернии, отставной штабс-ротмистр. В 1822 — 1827 годах учился в Нежинской гимназии высших наук, учениками которой в то время были также Н. Гоголь, Е. Гребенка, Н. Кукольник, А. Мокрицкий и др. В гимназии Мартос увлекался вольнолюбивыми декабристскими идеями, распространял среди гимназистов рукописное стихотворение «Друзья мои, друзья свободы», подписанное — К. Рылеев; вместе с А. Данилевским и Н. Прокоповичем был негласно наказан «по-отечески розгами» и взят «под особо строгий присмотр» за распространение вольнолюбивых стихов Пушкина. После этого наказания Мартос оставил гимназию и поступил на военную службу во 2-й украинский уланский полк. В годы реакции, наступившей после расправы над декабристами, общественные взгляды Мартоса приобрели ретроградные, реакционные черты. Они нашли яркое выражение и в воспоминаниях о Шевченко. Мартос познакомился с Шевченко в 1839 — 1840 годах в Петербурге, встречался с ним у вос-/481/питанников Нежинской гимназии высших наук Е. Гребенки, Н. Кукольника и др., а также у Н. Маркевича. Его воспоминания о поэте вызваны появлением в ж. «Основа» (1861. — № 5) статьи-воспоминания Савы Ч. (М. К. Чалого) «Новые материалы для биографии Т. Г. Шевченка». Написанные в пренебрежительном тоне, воспоминания Мартоса проникнуты враждебным отношением к революционно-демократическому направлению поэзии и всей деятельности Шевченко, но содержат и некоторые интересные и ценные сведения о первом петербургском периоде жизни поэта, в частности о выходе в свет в 1840 году на средства Мартоса прославленного «Кобзаря» Шевченко. При этом следует иметь в виду, что свою роль в появлении «Кобзаря» Мартос преувеличил и, наоборот, явно преуменьшил роль Гребенки.

Я просил Шевченка сделать мой портрет акварелью. . — Портрет Мартоса работы Шевченко не сохранился или не разыскан. Портрет Мартоса рисовал также С. К. Зарянко. Два из них в конце XIX столетия принадлежали дочери Мартоса Н. П. Сиверс.

Квартира его была на Васильевском острове... — В доме Г. И. Арене Шевченко снимал квартиру в 1839 году вместе с Г. К. Михайловым.

Червоною гадюкою несе Альта вісти... — Строки из поэмы Шевченко «Тарасова ніч».

...в 1840 году напечатал «Кобзаря». — Рукопись первого сборника Шевченко под заглавием «Кобзарь, малороссийские песни и стихотворения» на 20 страницах представил в Петербургский цензурный комитет 7 марта 1840 года Гребенка (ЦГИА СССР, ф. 777, оп. 27, №204, л. 7 обор. — 8; ф. 772, оп. 1,№ 1298, л. 161). По-видимому Гребенка привлек к изданию и Мартоса в качестве издателя.

Корсаков Петр Александрович (1790 — 1844) — русский писатель и переводчик, с 1835 года — цензор Петербургского цензурного комитета. Цензировал ряд прижизненных произведений Шевченко: «Кобзарь» — СПб., 1840; «Гайдамаки» — СПб., 1841; «Чигиринский Кобзарь и Гайдамаки» — СПб., 1844; «Гамалия» — СПб., 1844. На «Кобзарь» 1840 года откликнулся рецензией в журнале «Маяк» (1840 — № 6), высоко оценил произведения поэта. Во время следствия по делу о Кирилло-Мефодиевском обществе III отделение выразило недовольство Корсаковым, разрешившим издание «Кобзаря» 1840 года, и намеревалось объявить ему выговор, но выяснилось, что к тому времени Корсаков уже умер.

Добрейший Петр Александрович подписал; «Кобзарь» вышел. — Билет на выпуск «Кобзаря» в свет Корсаков подписал 18 апреля 1840 года, в тот же день, когда напечатанная книга поступила из типографии в цензурный комитет (ЦГИА СССР, ф. 777, оп. 27, № 272, л. 14, ф. 772, оп. 1,№ 1299, л. 38 обор.). В подписанном им экземпляре «Кобзаря» поэма «Тарасова ніч» не имела купюр. Об этом свидетельствует идентичный экземпляр «Кобзаря», хранящийся в научной библиотеке Ленинградского университета, в котором текст «Тарасової ночі» полный (см. факсимильное издание этого экземпляра, осуществленное в 1962 году издательством АН УССР). Мартос как издатель «Кобзаря» получил из типографии экземпляры и стал их раздаривать еще до того, как цензор Корсаков подписал билет на выпуск книжки в свет. Так, еще 13 апреля он отослал экземпляр «Кобзаря» Н. Маркевичу. 24 апреля 1840 года на вечере у Н. Маркевича на «Кобзарь», его издателя и автора резко напал Н. Кукольник. «А Кукольник, — записал в тот же день в дневник Маркевич, — уже напал на Мартоса, критиковал Шевченка. Уверял, что направление его «Кобзаря» вредное и опасное. Мартос впадал в отчаяние» (ИРЛИ АН СССР, Отдел рукописей, ф. 488, № 39, л. 41 обор.). Вероятно, испугавшись, Мартос не остановился перед дополнительными расходами на переверстку и потребовал выбросить из «Кобзаря» 1840 года те места, которые могли обернуться против него как издателя книги. Большая часть тиража «Кобзаря» 1840 года вышла в свет с купюрами в поэме «Тарасова ніч» и с большими купюрами в послании «До Основ’яненка».

...был в Петербурге... Тарновский, с которым я познакомил Шевченка... — Тар-/482/новский Григорий Степанович (1788 — 1853) — помещик Черниговской губернии, принимал в своем имении Качановке Н. Гоголя, М. Глинку, С. Гулака-Артемовского, Н. Маркевича, В. Штернберга и других деятелей культуры. Незадолго до своего приезда в Петербург побывал в Качановке и Мартос. Но трудно определенно сказать, именно Мартос ли познакомил Шевченко с Г. С. Тарновским. Шевченко мог познакомиться с ним, вероятно, и познакомился несколько раньше через Штернберга. Зимой Г. С. Тарновский в основном жил в Петербурге, где имел собственный дом. Здесь его часто посещал Штернберг. Шевченко написал по заказу Г. С. Тарновского несколько картин (в частности «Катерину»), переписывался с ним, в 1843 году побывал у него в Качановке, в 1845 году — в местечке Поток (Потоки), Каневского уезда, Киевской губернии. В повести «Музыкант» Шевченко хлестко изобразил Тарновского под именем Арновского как крепостника-самодура.

Я свел его с добрейшим Петром Александровичем и в то же время познакомил с ним и Шевченка... — Здесь неточность. Маркевич, как свидетельствует его дневник, познакомился с Корсаковым раньше, чем с Мартосом. Он навестил Корсакова 10 апреля 1840 года, был у него на обеде 19 апреля, а его встреча с Мартосом состоялась только 22 апреля 1840 года (ИРЛИ АН СССР, Отдел рукописей, ф. 488, № 39, л. 37, 39, обор. 41).

...у одного из наших любимых в то время писателей... — Имеется в виду Кукольник Нестор Васильевич. На вечерах Кукольника постоянно бывал Глинка, написавший на его слова много романсов и песен. Вместе с Брюлловым бывал на них и Шевченко. Он встречался с Кукольником также на вечерах у Струговщикова и Маркевича.

Статья «Энциклопедического лексикона» Плюшара не удовлетворила меня. — Речь идет о статье «Барская конфедерация» в 5-м томе «Экциклопедического лексикона» А. Плюшара, изданного в Петербурге в 1835 — 1841 годах. На эту статью как на исторический источник Шевченко ссылался в примечаниях к первому изданию поэмы «Гайдамаки» (СПб., 1841).

...роман Чайковского... «Wernyhora»... — Чайковский Михал (1804 — 1886) — польский писатель, один из представителей так называемой украинской школы в польской литературе. В повести «Вернигора» (1838) тенденциозно, в духе шляхетских мемуаров описал Колиивщину. Утверждение Мартоса, будто Шевченко позаимствовал из повести Чайковского едва ли не все содержание своих «Гайдамаков», — явное преувеличение. Создавая поэму в основном по народным преданиям, рассказам своего деда Ивана, свидетеля Колиивщины, Шевченко взял из повести «Вернигора» только отдельные сведения и подробности, не все из которых соответствовали историческим фактам, подчинив их своей собственной, глубоко оригинальной, самостоятельной и самобытной художественной разработке темы Колиивщины, резко отличавшейся от освещения ее польским писателем. Повесть Чайковского является, в частности, источником одного из самых драматических эпизодов поэмы Шевченко, который не соответствует исторической действительности, — сцены убийства Гонтой своих сыновей (раздел «Гонта в Умани»).

Попередня     Головна     Наступна