Уклінно просимо заповнити Опитування про фемінативи  


[Воспоминания о Тарасе Шевченко. — К.: Дніпро, 1988. — С. 283-289; 526-528.]

Попередня     Головна     Наступна





Н. С. Зарянко

ВОСПОМИНАНИЯ Н. И. УСКОВОЙ О Т. Г. ШЕВЧЕНКО



Наталия Ираклиевна Ускова с вдохновенным Кобзарем провела лишь первые годы своего детства и сама лично немного удержала в памяти о событиях того счастливого, по ее заявлению, времени, когда Тарас Григорьевич был для нее другом-нянею; но постоянные рассказы и воспоминания ее родителей, которые жили почти пять лет в Новопетровском укреплении с Тарасом Григорьевичем во время его ссылки до самого дня его освобождения, много пополнили сведения Наталии Ираклиевны, касающиеся той жизни поэта.

Услышав от нее первый рассказ о Шевченко в 1882 г., я записал его и затем напечатал в 75 номере «Санкт-Петербургских ведомостей» за тот же год, под заглавием: «Воспоминания Наты о дяде Тарасе». В настоящее время мне случилось получить от той же Наталии Ираклиевны еще несколько сведений по тому же предмету и три собственноручных письма Тараса Григорьевича к ее отцу. Все это и приводится ниже.

Отец Наталии Ираклиевны Ираклий Александрович Усков до 1853 года служил в Оренбурге, состоя адъютантом при главном начальнике Оренбургского края графе Перовском. В 1853 году он был назначен комендантом Новопетровского укрепления и, прибыв туда, нашел Т. Г. Шевченка, в качестве рядового, в жалком положении: слишком строго обращались с ним ближайшие начальники.

С прибытием в Новопетровское укрепление Ускова суровое обращение с Тарасом Григорьевичем прекратилось, и заявления некоторых, что Тарас Григорьевич был притесняем до самого времени его освобождения, — совершенно несправедливы.

Еще в Оренбурге, когда стало известно, что комендантом Новопетровского укрепления назначается Усков, его просили многие добрые люди сделать все возможное к облегчению участи Тараса Григорьевича.

Первая встреча Ускова с Шевченком последовала на смотру, когда чины укрепления представлялись новому коменданту. Не прошло и нескольких дней после смотра, как Тарас Григорьевич нашел теплое сочувствие и самый радушный прием в доме Ускова. Недоверчивый вообще к людям, при первой с ними встрече, он и в данном случае не сразу поверил искренности, но скоро, убедившись в ней, сделался постоянным гостем, дорогим собеседником, а затем и другом в семье Ускова.

Новопетровское укрепление, где Тарас Григорьевич провел последние семь лет своей изгнаннической жизни, ныне уже упраздненное, во время пребывания там Шевченко представляло собой небольшой укрепленный пункт с девятью или десятью орудиями и было расположено на обрывистой известковой скале западной оконечности полуострова Мангышлака, верстах в трех от берега Кас-/284/пийского моря. Небольшая каменная церковь, комендантский дом, караульный дом, госпиталь и несколько каменных флигелей для помещения нижних чинов и офицеров, — это все, что находилось в крепости и было окрашено в желтый казенный цвет. Около крепости, под горой, несколько армянских лавок, а кругом голая степь и ни признака растительности.

В год прибытия коменданта Ускова, именно осенью 1853 г., были посажены первые вербы, в расстоянии около версты от укрепления, на местности более для того пригодной, а после многих и долгих усилий, с помощью чернозема и деревьев, привезенных из Астрахани, удалось устроить сад, некоторые вербы которого ко времени отъезда Шевченка давали уже значительную тень. В саду был построен небольшой одноэтажный в две комнаты дом, с плоскою кры-/285/шей, где в летнее время помещалась семья коменданта, и две деревянные беседки, из которых одна шестигранной формы, с тремя небольшими окнами и конической крышей, а другая ажурная с плоской крышей. Первая служила для ночлега, а вторая — для дневного отдыха Тараса Григорьевича в те дни, которые он проводил в саду.

Первое облегчение ссыльной жизни Шевченка выразилось тем, что комендант Усков, с вступлением своим в должность, не потребовал уже от него несения службы со всею строгостью, которую налагала на рядового военная дисциплина, и просил появления его в строю лишь в самых необходимых случаях, когда манкирование службой могло повлечь за собой неприятности.

Жил Тарас Григорьевич не в казармах, как то требовалось, а с кем-нибудь из офицеров в зимнее время, а летом в комендантском саду. Очередных дежурств не нес, нанимая, когда приходила такая очередь, за себя какого-нибудь рядового. Обедал в семье Ускова зимою и летом ежедневно.

Суровый, неприветливый, с мешковатой походкой, Шевченко производил первое впечатление неблагоприятное, но по мере дальнейшего с ним знакомства каждый незаметно привязывался к нему, и в Новопетровском укреплении мало было людей, которые относились к Тарасу Григорьевичу недоброжелательно. Однако ж были и такие люди. Некоторых офицеров, по их неразвитости, весьма шокировало пребывание рядового Шевченка в их обществе и доме коменданта как гостя; явное предпочтение, оказываемое иногда ему и сделанные ему Усковым облегчения, которые выразились и тем, что Тарасу Григорьевичу не препятствовали более читать, писать и рисовать, а даже помогали. Все это приводило в негодование недоброжелателей Шевченка, вооружало их против коменданта и дало повод к доносу на Ускова главному начальнику края графу Перовскому. Однако донос этот графом принят не был. Подробности этого дела уже изложены в воспоминаниях о Шевченке И. С. Тургенева.

В Новопетровском укреплении Тарас Григорьевич был душою общества. Редкий пикник, редкая прогулка совершались без его участия, и в часы хорошего расположения духа не было конца его шуткам и остротам.

Если какая-нибудь дама, шутя над тяжеловатостью Шевченка в движениях, его мешковатостью и неповоротливостью, заявляла, что в него нелегко влюбиться, Тарас Григорьевич в ответ напевал с улыбкой русскую песню «Ходит ветер у ворот», особенно сильно налегая на последний ее куплет:


Дунул ветер, и Авдей

Полюбился снова ей,

Дунет ветер еще раз —

И полюбится Тарас.


Детей Шевченко очень любил. В Новопетровском укреплении любимицей его была именно Наталия Ираклиевна, старшая дочь Ускова, родившаяся через несколько месяцев после прибытия ее родителей в форт. С ней Тарас постоянно делил часы досуга, рассказывал о своей дорогой родине понятным ей детским языком, делал ей удочки, плел корзину и пел песни, то грустные, заставляв-/286/шие сжиматься ее детское сердечко и проливать слезы, то веселые. И несказанно любила Наташенька своего «дядю Горича», — как она его называла. «Истый Тарас Горич, мое серденько, моя ясочка!» — часто говорил Шевченко, целуя ее. Для своей любимицы Наташеньки (или Наточки, — так он тоже обращался к ней) Тарас оставлял кусочки сахару от утреннего чая, которые, иногда запачканные мухами, служили ей лучшим лакомством.

Случалось, что Шевченко появлялся в дом Ускова с носом весьма красного цвета; тогда маленькая Наташенька заботливо ходила за дядей Горичем с баночкой спермацетной мази, упрашивая помазать нос, так как, по ее детскому убеждению, никакого другого целебного средства не существовало.

Не привыкшая видеть дядю Горича курящим, она однажды была поражена, увидя его вечером в саду с дымящейся сигарой в зубах, и когда он пытался поймать ее, чтобы поцеловать, — со страхом убегала, боясь быть обожженною. Немало любил Тарас пугать свою любимицу. Летом, после обеда, он часто усаживался, на каменную скамью террасы комендантского дома и, как только она к нему приближалась, Тарас Григорьевич со словами: «Сейчас пущу ракету!» — быстро проводил раковиной по камню, чем и заставлял ее стремительно убегать, добродушно смеясь ее страху.

Незадолго до своего отъезда, именно 4 июня 1857 года, ко дню рождения Наташеньки, Шевченко устроил транспарант с ее вензелем, установив его в конце сада, и вечером осветил.

Когда Тарас Григорьевич, покидая Новопетровское укрепление, собирался в дальний путь, он подарил своей любимице ее портрет, нарисованный им сепией, и книгу «О подражании Христу», перевод Сперанского. На подарках этих собственноручные его над-/287/писи: «Милой умнице Наташеньке на память от дяди Тараса Шевченка».

Живописью в укреплении занимался Тарас Григорьевич довольно много, особенно в последнее время. Масляными красками не работал, и акварелью тоже, а все его работы того времени сделаны сепией или карандашом. Сюжетами для них служили обыкновенно окрестности укрепления и ближайшие киргизские аулы. Было нарисовано и несколько портретов. Усковым на память о прожитом с ним времени и о самом себе Шевченко оставил портрет жены коменданта Агафьи Емельяновны со старшей дочерью на руках, портрет Кати — няньки Наташеньки — в киргизском костюме и пять пейзажей. На двух изображены ближайшие к форту аулы; на двух комендантский сад — в первый год его существования и в год отъезда Шевченка. Пятый пейзаж представляет собою вид самого Новопетровского укрепления со стороны моря.

Находя в доме Усковых постоянно самый радушный, сердечный прием и теплое участие, Тарас Григорьевич отвечал на это полною преданностью... Когда у Шевченка не было денег, он ссужался ими у Ираклия Александровича, с ним последний занимался фотографией. Книги и рисовальные принадлежности высылались Шевченку его далекими друзьями на имя Ускова и через него же он вел переписку.

Таким образом, и знаменательное письмо от М. М. Лазаревского с известием о давно ожидаемой свободе было переслано Шевченку при нижеприведенном письме к Ираклию Александровичу.

Вот письмо М. М. Лазаревского.


2 мая 1857 года. С.-Петербург.

Милостивый государь Ираклий Александрович,

прилагая при сем 75 рублей для передачи Тарасу Григорьевичу, я уверен, что и вы обрадуетесь его радости.

Будьте добры, выгоняйте его скорее оттуда. Извините, что я не в первый уже раз беспокою вас своими просьбами,не бывши с вами знаком.

С истинным почтением и преданностью имею честь быть вашим

покорнейшим слугою.

М. Лазаревский


Вместе с этим письмом было прислано и другое на имя самого Шевченка.

На этом письме рукою Ускова сделана пометка: «Его высокоблагородие Михайло Матвеевич Лазаревский. В Большой Морской улице, дом графа Уварова». И ниже: «Андрей Николаевич Маркевич, Петербург, Почтамтская улица, дом полковника Поссе».

Официальное известие о свободе Шевченка прибыло к коменданту 21 июля, и Усков, не дожидая из Оренбурга указа об отставке Шевченка, выдал ему на свой страх пропуск до самого Петербурга. Тарас Григорьевич выехал из Новопетровского укрепления вечером 2 августа, напутствуемый лучшими пожеланиями людей, искренно его любивших.

Первое письмо, полученное Усковым от Шевченка после его отъезда, было из Астрахани от 10 августа 1857 года, это письмо затеряно. Следующее письмо от 12 ноября из Нижнего Новгорода было /288/ получено в укреплении 5 января 1858 года, третье от 17 февраля 1858 года тоже из Нижнего Новгорода, а четвертое, от 4 июля того же года, — из Петербурга. Это все, что сохранилось из переписки Шевченка с Усковым.

Тяжело было Усковым слышать о преждевременной кончине Шевченка. Четыре с половиною года, прожитые с ним вместе, связали их и навсегда оставили о Тарасе Григорьевиче светлые воспоминания. Некогда милая умница Наташенька и в настоящее время не может вспомнить без слез своего лучшего друга детства, дядю Тараса Горича. /289/

Полковник И. А. Усков занимал должность коменданта Новопетровского укрепления до 1865 года. Затем, выйдя в отставку, поселился сперва в Саратове., а потом в Москве, где и умер 15 июля 1882 г., не оставив никаких записок касательно жизни Шевченка.

В заключение настоящего очерка прилагается наглядный план расположения Новопетровского укрепления. Это только приблизительное изображение взаимного положения главных предметов в ныне уже упраздненном и срытом укреплении и около него. Оно составлено не с натуры и, разумеется, без масштаба, а по указанию Н. И. Усковой, которая в данном случае руководствовалась лишь своею памятью. Она после отъезда Шевченка прожила в укреплении еще восемь лет, выехала оттуда, будучи двенадцатилетней девочкой, и хорошо помнит место своей родины.











Н. С. Зарянко

ВОСПОМИНАНИЯ Н. И. УСКОВОЙ О Т. Г. ШЕВЧЕНКО

(С. 283 — 289)


Впервые опубликовано в ж. «Киевская старина» (1889. — № 2. — С. 297—313).

В другой редакции напечатано Н. Зарянко в газ. «Санкт-Петербургские ведомости» (1882. — № 75). Поскольку мемуары Наталии Усковой записаны и опубликованы ее мужем Зарянко Николаем Сергеевичем, авторство настоящего текста принадлежит ему.

Как видно из письма Н. Зарянко к М. Чалому от 3 июля 1889 года из Петербурга, воспоминания Наталии Усковой были в 1887 году переданы им М. Чалому, намеревавшемуся, очевидно, использовать их в новом издании своей книги о Шевченко. /527/ В том же письме Н. Зарянко просил возвратить ему текст для публикации в «Историческом вестнике» (ИЛ, ф. 92, № 22). Рукопись воспоминаний Наталии Усковой сохранилась в архиве М. Чалого (ИЛ, ф. 92, № 362). Очевидно, он и подготовил ее к печати: в «Киевской старине» эти воспоминания опубликованы с его примечаниями. Печатается по автографу (ИЛ, ф. 92, № 362).

Кроме воспоминаний Наталии Усковой, Н. Зарянко опубликовал в своей статье также три письма Шевченко к И. Ускову, а М. Чалый в примечаниях — три ответа последнего. Поскольку эта переписка известна (Т. 6. — С. 179, 206, 218; Листи до Т. Г. Шевченка. — С. 120, 145), тут она не перепечатывается, как и примечания М. Чалого к его публикации.

Ускова Наталия Ираклиевна (1853 — 1918) — старшая дочь И. Ускова. Родилась в Новопетровском укреплении вскоре после приезда туда семьи коменданта. Шевченко очень привязался к девочке, забавлял ее, рисовал ее портреты. По его признанию в дневнике, «Наташенька и Наденька — это единственный мой отдых и рассеяние в этом отвратительном захолустье» (Т. 5. — С. 19).

...заявления некоторых, что Тарас Григорьевич был притесняем до самого времени его освобождения,совершенно не справедливы. — Тут в воспоминаниях явное преувеличение: как ни старался И. Усков облегчить положение Шевченко, изменить его статус бесправного политического ссыльного, рядового солдата он не мог.

В саду был построен небольшой... дом, с плоскою крышей... и две деревянные беседки... — Изображение этого домика и беседок сохранилось среди нескольких рисунков Шевченко, сделанных в саду Новопетровского укрепления (Т. IX. — № 33 и др.).

...донос этот графом принят не был. — В достоверности этого эпизода, известного по воспоминаниям И. Тургенева, современники Шевченко Ф. Лазаревский и М. Чалый сомневались (Киевская старина. — 1889. — № 2. — С. 301).

...подарил своей любимице ее портрет, нарисованный им сепией... — Ныне этот портрет не известен.

...портрет Кати... — Распространенное название его «Казашка Катя» (Т. IX. — № 61) основано на недоразумении. В воспоминаниях Наталии Усковой указано, что это «портрет Кати — няньки Наташеньки — в киргизском костюме». Из воспоминаний Надежды Усковой (Смоляк) также известно, что в их доме, кроме няньки Авдотьи, на правах воспитанницы «жила ее сестра Катя, красивая девушка». Однако в записи публикатора этих воспоминаний нянька и ее сестра почему-то названы «киргизками» (Пронін І. В гостях у друга Т. Г. Шевченка. // Життя й револющя. — 1928. — № 3. — С. 117 — 122). Обеих сестер упоминал и Шевченко в своем дневнике и письмах. Рассказывая о том, как он угостил коменданта сигарами, присланными ему из Петербурга М. Лазаревским, и сам закурил одну из них, Шевченко упоминает, что «нянька, уральская казачка, та совершенно во мне разочаровалась, она до сих пор думала, что я по крайней мере часовенный. А я такой же еретик-щепотник, как и другие» (Т. 5. — С. 61; подчеркнуто нами. — Ред.). Той же няньке и ее сестре Кате Шевченко передавал привет в письме к И. Ускову от 17 февраля 1857 года из Нижнего Новгорода (Т. 6. — С. 207). Таким образом, не вызывает сомнения, что нянька Наташи, как и ее сестра Катя, — русские, уральские казачки-старообрядницы. В казахской одежде Катя изображена потому, что этого требовала изображенная на рисунке ситуация, связанная с местным обычаем, который очень заинтересовал Шевченко и послужил темой еще двух его рисунков, посланных 20 мая 1857 года Бр. Залескому (ныне не известны). «Я назвал их молитвою по умершим, — писал Шевченко в упомянутом письме. — Это религиозное поверье киргизов. Они по ночам жгут бараний жир над покойниками, а днем наливают воду в ту самую плошку, где ночью жир горел, для того, чтобы птичка напилася и помолилась богу за душу любимого покойника. Не правда ли, поэтическое поверие?» (Т. 6. — С. 163). Сюжет рисунка и одежда модели, очевидно, и привели к упомянутому недоразумению. На этой почве возник /528/ целый ряд всяческих произвольных измышлений (см. о них: Костенко А., Умірбаєв Е. Оживуть степи... (Тарас Шевченко за Каспієм). — К., 1977. — С. 249 — 251). Не вызывает сомнения, что название этого портрета должно быть уточнено (см.: М. Павлюк, До вивчення мемуарних джерел біографії Шевченка // Збірник праць двадцать п’ятої наукової шевченківської конференції. — К., 1983. — С. 141; В. Яцюк, «Казашка Катя» чи «Молитва за небіжчиків»? //Там же. — С. 215 — 221).

Дунул ветер, и Авдей... — Шуточная песня Ильиничны из драмы Н. Кукольника «Князь Холмский», музыку к которой написал М. Глинка. Свидетельство о том, что Шевченко слышал эту песню на музыкальном вечере у Н. Кукольника 5 июня 1840 г., сохранилось в дневнике Н. А. Маркевича (см.: Тарас Шевченко. Документи та матеріали до бюграфії. — С. 27). Об этой же песне идет речь и в воспоминаниях А. Усковой.

...пять пейзажей. — Все эти акварели Шевченко хранились в семье Усковых вплоть до советского времени; однако в атрибуции их Наталия Ускова допустила некоторые неточности: два рисунка, которые она считала сделанными в аулах вблизи Новопетровского укрепления, в действительности изображают горы Каратау: «Лунная ночь среди гор» (Т. IX. — № 6), «Гора Кулаат» (Т. IX. — № 13); на двух других изображен комендантский сад сразу после его закладки (Т. IX. — № 33) и в следующем (1854) году (Т. IX. — № 39), а не «в год отъезда Шевченко» (1857); пятый рисунок — вид Новопетровского укрепления с моря (Т. IX. — № 38).

Вместе с этим письмом было прислано и другое на имя самого Шевченка. — Письмо М. Лазаревского от 2 мая 1857 года (Листи до Т. Г. Шевченка, с. 98 — 99).











Попередня     Головна     Наступна


Етимологія та історія української мови:

Датчанин:   В основі української назви датчани лежить долучення староукраїнської книжності до європейського контексту, до грецькомовної і латинськомовної науки. Саме із західних джерел прийшла -т- основи. І коли наші сучасники вживають назв датський, датчанин, то, навіть не здогадуючись, ступають по слідах, прокладених півтисячоліття тому предками, які перебували у великій європейській культурній спільноті. . . . )



 


Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть ціле слово мишкою та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.