Уклінно просимо заповнити Опитування про фемінативи  


[Воспоминания о Тарасе Шевченко. — К.: Дніпро, 1988. — С. 335-337; 545.]

Попередня     Головна     Наступна





А. М. Лазаревский

ВСТРЕЧИ С Т. Г. ШЕВЧЕНКО В ПЕТЕРБУРГЕ



...Новопетровское укрепление находилось на восточном берегу Каспийского моря, на полуострове Мангышлаке. Мангышлак состоит из двух полуостровов: Бузачи и собственно Мангышлака, разделенных горами Актау. Этот полуостров Мангышлак выдается в море гористым мысом (Тюк-Караган), на оконечности которого и находилось Новопетровское укрепление. История последнего такова. До 30-х годов настоящего столетия северо-восточный берег Каспийского моря представлял собою совершенную пустыню, в которой только кочевали киргизы и отчасти туркмены. Местность эта входила в состав Оренбургского губернаторства, и в 1832 г. оренбургский губернатор гр. Сухтелен поручил офицеру Корелину обозреть северо-восточный берег Каспийского моря и выбрать там место для постройки крепости. На выбранном Корелиным месте, при заливе Мертвый Култук, в 1833 году было устроено Новоалександровское укрепление. Местность последнего скоро оказалась почему-то неудобною, и в 1839 году капитану генерального штаба Широкову и капитан-лейтенанту Бодиско поручено было поискать там же, на северо-восточном берегу Каспийского моря, лучшее место для перенесения туда укрепления. На этот раз выбрана была Николаевская гавань у мыса Тюк-Караган. и в 1845 году на этом месте, на высотах Курган-Таш, и было устроено укрепление, получившее название Новопетровского, а Новоалександровское укрепление тогда же было упразднено.

Возведенное на мысе Тюк-Караган и укрепление одной стороной прилегало к морю, а другой — к степи, по которой от Мангышлака шла дорога на Хиву. Вид укрепления с этой стороны и нарисовал Тарас Григорьевич... Пустыней веет от этого рисунка... Да, пустыня, пустыня безжизненная тут и была... Это была песчаная степь с характерною своею растительностью: полынь, саксаул, солянка, верблюжья колючка — вот те травы, которые тут только и растут. Действительно это была пустыннейшая пустыня, как выразился о Новопетровском укреплении ротный командир Тараса Григорьевича Косарев в своем рассказе о возникновении этого укрепления.

Я имел возможность близко знать Шевченка в последний год его жизни в Петербурге. В первый раз я видел Тараса Григорье-/336/вича, когда он приехал весною 1858 г. из ссылки в Петербург. Приехав сюда, он поселился в квартире у брата Михаила Матвеевича Лазаревского, на Мойке, в доме графа Уварова. В этом же доме жил и я, в особой квартире, рядом с «музеем» гр. Уварова, так как и музей этот, и петербургская библиотека гр. А. С. Уварова находились тогда в моем смотрительстве. Живя с младшим братом студентом в этой музейной квартире, мы имели обед, или, как говорят в Киеве, — «столовались» у Михаила Матвеевича. У него же обедал и Тарас Григорьевич. Каждый день за обедом сходились мы, следовательно, с Шевченком и каждый день приходилось слушать нам его одушевленную беседу, большею частью, впрочем, вертевшуюся на событиях дня, на встречах Шевченка с его старыми приятелями и жалобах на постоянное приобретение новых, спешивших знаменовать свое знакомство с поэтом дорогими обедами у разных Дононов. В это время ежедневно почти встречался я с Тарасом Григорьевичем до лета 1858 г., когда, по окончании университета, переселился, вместе с музеем и библиотекою гр. Уварова, в Москву. Сколько помню, в эти первые месяцы петербургской своей жизни Тарас Григорьевич вел жизнь довольно рассеянную, чему главною причиною было, по-видимому, неимение своего угла. Совсем другую жизнь повел Тарас Григорьевич, когда переселился в Академию художеств, где ему отведена была в длинном коридоре большая комната (с антресолем), причем на дверях этой комнаты поэт написал мелом крупных размеров монограмму — III. (понимай: Т. и Ш.). В Академии художеств застал я Тараса Григорьевича в 1860 г., когда вернулся в Петербург. Тогда же и брат Михаил Матвеевич переменил уваровскую свою квартиру и поселился в пятой (кажется) линии Васильевского острова, в доме Воронина, как раз против Академии художеств. Вот в это время мы опять стали ежедневно сходиться с Тарасом Григорьевичем за обедом у Михаила Матвеевича, у которого «столовался» и Тарас Григорьевич, и я с младшим братом студентом. Помню хорошо это время, как, бывало, мы, с младшим братом, голодные, ждали возвращения старшего брата со службы, чтобы приняться за еду... Вот в эти моменты приходил к обеду и Тарас Григорьевич. Входил он в комнаты, обыкновенно, распевая какую-нибудь песню; чаще всего пел он в это время:


Понад морем-Дунаєм

Вітер явір хитає,

Вітер явір хитає,

Мати сина питає:

Ой сину мій Іване,

Дитя мое кохане,

Як я тебе родила,

Світом важко нудила

и т. д.


Возвращался со службы брат, и вслед за тем вынималась из буфета водка; наливались две рюмки, одна для хозяина, а другая для Тараса Григорьевича. Мы с братом «столовались» без водки, что давало повод Тарасу Григорьевичу, выпивая водку, замечать: «Хто п’є, той кривиться, а кому не дають, той дивиться», — и при этом бросать лукавый взор на «дивящихся»... Иногда Тарас Григорьевич при этом предстательствовал за последних и, обращаясь /337/ к хозяину, говорил: «Слухай, Михайле, нехай уже й хлопщ вип’ють по чарочщ...» За обедом обыкновенно начиналась беседа, в которой первенствовал поэт, благодушно доказывая, например, что А. Гумбольдт не более, как придворный угодник и напрасно-де его так прославляют... Мы, «хлопці», начинали спорить, а этого, по-видимому, и хотел, бывало, Тарас Григорьевич. Беседа оживлялась; «хлопщ» возвышали голос, а Тарас Григорьевич, благодушно улыбаясь, подзадоривал...

Очень нередко Тарас Григорьевич приходил к обеду с листком бумаги в руке; это были какие-нибудь новые его стихи, написанные на обороте пробного его же офорта. Вот этот листок отдавал он обыкновенно одному из «хлопщв» для переписки, оставляя им за труд свой автограф. Большею частью Тарас Григорьевич отдавал при этом стихи для переписки младшему из «хлопщв», потому ли, что он яснее писал, или потому, что он был благодушнее — не знаю...

Много лет прошло со времени этих ежедневных встреч с поэтом, но у меня и до сих пор сохранилась ясная память о тогдашнем благодушии Тараса Григорьевича, о его живости, о его любвеобилии. Как-то легко и светло было впечатление от общения с этим человеком... Живой человек, а не мертвый — был Тарас Григорьевич Шевченко!..

[Оживились у меня эти воспоминания, когда я стал рассматривать приложенный здесь рисунок [Новопетровского укрепления с Хивинской дороги, работы Шевченко]: в такой мертвой пустыне — и такой живой человек... Прежде всего, по своему характеру Шевченко не был анахоретом... Тяжко, должно быть, вообще человеку жить годы под неволею в этой пустыне, называвшейся Новопетровским укреплением, а еще тяжче было прожить тут почти семь лет нашему поэту, прежде всего — живому по своей природе человеку...]












А. М. Лазаревский

ВСТРЕЧИ С Т. Г. ШЕВЧЕНКО В ПЕТЕРБУРГЕ

(С. 335 — 337)


Впервые опубликовано (вместе с репродукцией рисунка) в ж. «Киевская старина» (1899. — № 2. — С. 291 — 295) под заглавием: «Новопетровское укрепление (к рисунку) » за подписью А. Л. Печатается по первой публикации.

Лазаревский Александр Матвеевич — см. с. 468.

...с младшим братом студентом... — Лазаревским Иваном Матвеевичем (1836 — 1887), самым младшим из братьев Лазаревских. Познакомился с Шевченко будучи студентом в Петербурге, помогал ему переписывать поэтические произведения. Шевченко подарил И. Лазаревскому несколько своих автографов и «Кобзар» 1860 года со своей надписью.

...переменил уваровскую свою квартиру... — Весной 1860 года М. Лазаревский переехал с набережной Мойки на Васильевский остров (ныне 5-я линия, д. 4), ближе к Академии художеств, где жил Шевченко. О перемене его адреса Шевченко сообщал в своем письме к В. Шевченко от 22 апреля 1860 года (Т. 6. — С. 254).

Гумбольдт Александр (1769 — 1859) — немецкий натуралист и географ, выдающийся представитель материалистической натурфилософии домарксистского периода. Шевченко был знаком с его трудами (Т. 6. — С. 152; Т. 5. — С. 232), высоко ценил их, хранил в личной библиотеке.











Попередня     Головна     Наступна


Етимологія та історія української мови:

Датчанин:   В основі української назви датчани лежить долучення староукраїнської книжності до європейського контексту, до грецькомовної і латинськомовної науки. Саме із західних джерел прийшла -т- основи. І коли наші сучасники вживають назв датський, датчанин, то, навіть не здогадуючись, ступають по слідах, прокладених півтисячоліття тому предками, які перебували у великій європейській культурній спільноті. . . . )



 


Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть ціле слово мишкою та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.