[Воспоминания о Тарасе Шевченко. — К.: Дніпро, 1988. — С. 390-393; 560-562.]

Попередня     Головна     Наступна

И. С. Тургенев

ВОСПОМИНАНИЯ О ШЕВЧЕНКО

Милостивый государь!

Намереваясь издать полное собрание сочинений Т. Г. Шевченко, Вы желаете, чтобы я сообщил Вам несколько подробностей о нем. С охотой исполняю Ваше желание, хотя должен предуведомить Вас, что я познакомился с народным поэтом Малороссии незадолго до его кончины и встречался с ним довольно редко. /391/

Первое наше свидание произошло в Академии художеств, вскоре после его возвращения в Петербург, зимою, в студии одного живописца, у которого Тарас Григорьевич намеревался поселиться. Я приехал в Академию вместе с Марьей Александровной Маркович (Марко Вовчок), которая незадолго перед тем тоже переселилась в нашу северную столицу и служила украшением и средоточием небольшой группы малороссов, съютившейся тогда в Петербурге и восторгавшейся ее произведениями: они приветствовали в них — так же как и в стихотворениях Шевченка — литературное возрождение своего края. Вы лучше меня знаете, какой оборот все это приняло впоследствии.

В студии художника, куда мы прибыли с г-жою Маркович, уже находилась одна дама (тоже малороссиянка по происхождению), которая также желала увидеть Тараса Григорьевича, — г-жа Карташевская; в ее доме, по вечерам, часто собиралась та группа, о которой я говорил; и Шевченко, познакомившись с г-жою Карташевской, стал посещать ее чуть не каждый день. Мы прождали около часу. Наконец явился Тарас Григорьевич — и, разумеется, прежде чем кого-либо из нас, приветствовал г-жу Маркович: он уже встречался с нею, был искренне к ней привязан и высоко ценил ее талант.

Широкоплечий, приземистый, коренастый, Шевченко являл весь облик казака, с заметными следами солдатской выправки и ломки. Голова остроконечная, почти лысая; высокий морщинистый лоб, широкий, так называемый «утиный» нос, густые усы, закрывавшие губы; небольшие серые глаза, взгляд которых, большей частью угрюмый и недоверчивый, изредка принимал выражение ласковое, почти нежное, сопровождаемое хорошей, доброй улыбкой, голос несколько хриплый, выговор чисто русский, движения спокойные, походка степенная, фигура мешковатая и малоизящная.

Вот какими чертами запечатлелась у меня в памяти эта замечательная личность. С высокой бараньей шапкой на голове, в длинной темно-серой чуйке с воротником из черных мерлушек, Шевченко глядел истым малороссом, хохлом; оставшиеся после него портреты дают вообще верное о нем понятие.

Нам всем, тогдашним литераторам, хорошо было известно, какая злая судьба тяготела над этим человеком; талант его привлекал нас своею оригинальностью и силой, хотя едва ли кто-нибудь из нас признавал за ним то громадное, чуть не мировое значение, которое, не обинуясь, придавали ему находившиеся в Петербурге малороссы; мы приняли его с дружеским участием, с искренним радушием. С своей стороны, он держал себя осторожно, почти никогда не высказывался, ни с кем не сблизился вполне: все словно сторонкой пробирался. Он посетил меня несколько раз, но о своей изгнаннической жизни говорил мало; лишь по иным отрывочным словам и восклицаниям можно было понять, как солоно она пришлась ему и какие он перенес испытания и невзгоды. Он мне показал крошечную книжечку, переплетенную в простой дегтярный товар, в которую он заносил свои стихотворения и которую прятал в голенище сапога, так как ему запрещено было заниматься писанием; показал также свой дневник, веденный им на русском языке, что немало изумляло и даже несколько огорчало его соотчичей; рассказал свои комические отношения с двумя-тремя же-/392/нами киргизов, бродивших около места его заключения, — и сознался в вынесенном им оттуда пристрастии к крепким напиткам, от которого он уже потом до самой смерти отвыкнуть не мог.

Собственно поэтический элемент в нем проявлялся редко: Шевченко производил скорее впечатление грубоватого, закаленного и обтерпевшегося человека с запасом горечи на дне души, трудно доступной чужому глазу, с непродолжительными просветами добродушия и вспышками веселости. Юмора, «жарта» — в нем не было вовсе. Только раз, помнится, он прочел при мне свое прекрасное стихотворение «Вечір» («Садок вишневий...» и т. д.) — и прочел его просто, искренне; сам он был тронут и тронул всех слушателей: вся южнорусская задумчивость, мягкость и кротость, поэтическая струя, бившая в нем, тут ясно выступила на поверхность.

Самолюбие в Шевченке было очень сильное и очень наивное в то же время: без этого самолюбия, без веры в свое призвание он неизбежно погиб бы в своем закаспийском изгнании; восторженное удивление соотчичей, окружавших его в Петербурге, усугубило в нем эту уверенность самородка-поэта. Во время своего пребывания в Петербурге он додумался до того, что не шутя стал носиться с мыслью создать нечто новое, небывалое, ему одному возможное, а именно: поэму на таком языке, который был бы одинаково понятен русскому и малороссу; он даже принялся за эту поэму и читал мне ее начало.

Нечего говорить, что попытка Шевченка не удалась, и именно эти стихи его вышли самые слабые и вялые из всех написанных им: бесцветное подражание Пушкину.

[Читал Шевченко, я полагаю, очень мало, — (даже Гоголь был ему лишь поверхностно известен), а знал еще меньше того... Но убеждения, запавшие ему в душу с ранних лет, были непоколебимо крепки.] При всем самолюбии в нем была неподдельная скромность. Однажды на мой вопрос: какого автора мне следует читать, чтобы поскорее выучиться малороссийскому языку? — он с живостью отвечал: «Марко Вовчка! Он один владеет нашей речью!»

Вообще это была натура страстная, необузданная, сдавленная, но не сломанная судьбою, простолюдин, поэт и патриот. У г-жи Карташевской находилась в услужении девушка-малороссиянка по имени Лукерья; существо молодое, свежее, несколько грубое, не слишком красивое, но по-своему привлекательное, с чудесными белокурыми волосами и той, не то горделивой, не то спокойной, осанкой, которая свойственна ее племени. Шевченко влюбился в эту Лукерью и решил жениться на ней; Карташевские сначала диву дались, но кончили тем, что признали ее невестой поэта и даже начали делать ей подарки и шить приданое: с своей стороны Шевченко усердно готовился к свадьбе, к новой жизни... Но Лукерья сама раздумала и отказала своему жениху. [Её, вероятно, запугали уже немолодые лета Шевченко, его нетрезвость и крутой нрав; а оценить высокую честь быть супругою народного поэта она не была в состоянии.] Я несколько раз видел Шевченка после его размолвки с Лукерьей; он казался сильно раздраженным.

Оканчивая этот небольшой очерк, я припоминаю еще один факт из ссылочной жизни Шевченка, делающий честь главному начальнику Оренбургского края В. А. Перовскому. Шевченко, как известно, был в молодости довольно замечательным пейзажистом; в крепости ему было запрещено не только писать стихи, но и заниматься живописью. Какой-то чересчур исполнительный генерал, узнав, что Шевченко, несмотря на это запрещение, написал два-три эскиза, почел за долг донести об этом Перовскому в один из его /393/ приемных дней; но тот, грозно взглянув на усердного доносителя, значительным тоном промолвил: «Генерал, я на это ухо глух: потрудитесь повторить мне с другой стороны то, что вы сказали!» Генерал понял, в чем дело, и, перейдя к другому уху Перовского, сказал ему нечто, вовсе не касавшееся Шевченка.

Вспоминается мне также что он, живя в Академии, занимался гравированием на меди посредством острой водки офорт — и воображал, что открыл нечто новое, какой-то улучшенный способ в этом искусстве.

Вот все, что я имею сказать о нем.

Я чувствую сам, как малы и ничтожны эти сведения; но в числе прочих и они могут принести свою относительную пользу.

И. С. Тургенев

ВОСПОМИНАНИЯ О ШЕВЧЕНКО

(С. 390 — 393)

Впервые опубликовано в кн.: Т. Г. Шевченко. Кобзар з додатком споминок про Шевченка писателів Тургенєва і Полонського. — Прага, 1876. — С. III — VIII, в виде письма к редактору этого издания А. Русову. В России впервые напечатано в ж. «Литературный вестник» (1903. — № 5. — С. 5 — 8). Печатается по первой публикации; ошибочное написание фамилии Марко Вовчок «Маркевич» исправлено на «Маркович»; опущенная в первой публикации строка «Вы лучше меня знаете, какой оборот все это приобрело впоследствии», которой И. Тургенев намекал на преследования царскими властями украинской культуры, восстановлена по автографу письма (см.: Неупокоева И. Неизвестные автографы писем И. С. Тургенева // Вопр. лит. — 1961. — № 1. — С. 206 — 208).

Тургенев Иван Сергеевич (1818 — 1883) — русский писатель. Знал о Шевченко /561/ еще в 40-х годах, лично познакомился с ним зимой 1859 года. Проявлял интерес к творчеству Шевченко, вместе с ним принимал участие в литературных чтениях, хлопотал через Литературный фонд о выкупе его родственников из крепостного состояния, просил А. Герцена откликнуться в «Колоколе» на смерть поэта, содействовал популяризации его творчества за границей.

Видимо, Тургенев и сам чувствовал определенную односторонность своих впечатлений от встреч с Шевченко, о чем писал в письме к Я. Полонскому от 13(25) октября 1875 г. (см.: Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем: В 28 т. — М., 1966. — Т. П. — С. 141).

...издать полное собрание сочинений Т. Г. Шевченко. — Воспоминания Тургенева предназначались для двухтомного издания стихотворных произведений Шевченко, подготовленного Ф. Вовком и А. Русовым и выпущенного в Праге в начале 1876 г. Кроме уже опубликованных в Российской империи произведений, оно включало также запрещенные царской цензурой тексты; 16 произведений печатались в нем впервые, широко были представлены черновые варианты. Однако, кроме шевченковских, здесь было помещено и несколько произведений, принадлежавших другим авторам. Прозаических и эпистолярных текстов в нем не было.

Первое наше свидание произошло... зимою, в студии одного живописца... — Речь идет о зиме 1859 года, когда Марко Вовчок находилась в Петербурге перед отъездом за границу. Познакомившись с Шевченко 24 января 1859 года (Т. 2. — С. 323), она устроила и его встречу с Тургеневым, состоявшуюся, очевидно, в мастерской Шевченко в Академии художеств, где поэт поселился в июне 1858 года.

...небольшой группы малороссов, съютившейся тогда в Петербурге... — По свидетельству П. Анненкова, Тургенев проявлял немалый интерес к этому кружку: «Марко Вовчок принадлежала к кругу малороссов с поэтом Шевченкой во главе — кругу, который с журналом «Основа» значительно увеличился и приобрел видное положение в обществе. Тургенев сочувствовал его стремлениям, имевшим целью поднять язык своей страны, развить ее культуру и поставить ее в дружеские, а не подчиненные только отношения к великорусской культуре. Он искал знакомства с поэтом Шевченкой, высказывал искренние симпатии его прошлым страданиям и его таланту, но не разделял его увлечений. Над его привязанностью к Запорожью, казачьему удальству, к гайдаматчине он подсмеивался не раз в приятельском кружке» (Анненков П. В. Литературные воспоминания. — М., 1960, С. 445 — 446).

...едва ли кто-нибудь из нас признавал за ним то громадное, чуть не мировое значение... — Русская революционно-демократическая критика в лице Чернышевского и Добролюбова еще при жизни Шевченко заявила об общеславянском и мировом значении его творчества. Об этом же свидетельствуют и высказывания многих мемуаристов.

...он держал себя осторожно, почти никогда не высказывался, ни с кем не сблизился вполне... — Субъективное впечатление Тургенева от общения Шевченко лишь с определенным кругом его петербургских знакомых.

Он посетил меня несколько раз... — Нынешний адрес тогдашней петербургской квартиры Тургенева — ул. Желябова, 13. Сохранилась записка Тургенева, в которой весной 1860 года он приглашал к себе Шевченко на встречу с петрашевцем Н. Спешневым (Листи до Т. Г. Шевченка, с. 176).

...крошечную книжечку, переплетенную в простой дегтярный товар... — Рукописный сборник стихотворений Шевченко 1847 — 1850 годов, составленный из нескольких самодельных тетрадок миниатюрного формата, в которые Шевченко переписывал свои стихи периода ссылки с первоначальных автографов и так называемых «захалявных книжечек». Во время ареста Шевченко в 1850 году она была сохранена полковником К. Герном, переплетена в кожу и впоследствии возвращена автору. Переиздана фототипическим способом: Т. Шевченко. Мала книжка. Автографи поезій 1847 — 1850 років. — К., 1984. /562/

...показал также свой дневник... — Был начат Шевченко 12 июня 1857 года в Новопетровском укреплении, велся (на русском языке) в Астрахани, Нижнем Новгороде, Москве и Петербурге по 13 июля 1858 года. Рукопись дневника в самодельной тетради большого формата Шевченко подарил М. Лазаревскому в день его именин 12 июля 1858 года. После смерти Шевченко его дневник, подготовленный к печати

Л. Жемчужниковым, по частям публиковался в ж. «Основа» (1861. — № 5. — 12; 1862. — № 1 — 8). Рукопись дневника до 1891 года хранилась в семье Лазаревских, с 1892 по 1933 год — в музее В. Тарновского в Чернигове, с 1933 г. — в ИЛ (ф. 1. № 104). Издана фототипическим способом: Т. Шевченко. Дневник. Автобиография. (Автографы). К., 1972.

...он прочел при мне свое прекрасное стихотворение «Вечір»... — Написанное в 1847 году в каземате III отделения стихотворение Шевченко «Садок вишневий коло хати» (Т. 2. — С. 15) было одновременно опубликовано в двух журналах (Русская беседа. — 1859. — № 3. — С. 4 — 5; Народное чтение. — 1859. — № 3. — С. 152) и переведено на русский язык (Т. 5. — С. 228; Народное чтение. — 1859. — № 3. — С. 153). ...бесцветное подражание Пушкину. — Какое произведение Шевченко имел в виду Тургенев, не установлено. Возможно, речь идет о ныне не известных фрагментах задуманной Шевченко в ссылке поэмы «Сатрап и Дервиш» по образцу «Анджело» Пушкина. Еще в Новопетровском укреплении Шевченко записал в дневнике: «При лучших обстоятельствах я непременно исполню этот удачно проектированный план. Жаль, что я плохо владею русским стихом, а эту оригинальную поэму нужно непременно написать по-русски» (Т. 5. — С. 77 — 78). К этому своему замыслу Шевченко возвращался и в Нижнем Новгороде: «Сегодня же принимаюсь за «Сатрапа и Дервиша»... Мне хочется написать «Сатрапа» в форме эпопеи. Эта форма для меня совершенно новая. Не знаю, как я с нею слажу?» (Т. 5. — С. 175). Частично этот замысел реализован в неоконченной поэме «Юродивий» (Т. 2. — С. 296 — 298), написанной на украинском языке и приблизительно датируемой концом 1857 года.

...Шевченко усердно готовился к свадьбе... Но Лукерья сама раздумала и отказала своему жениху. — Отношения с Лукерьей порвал сам Шевченко, грубо оскорбленный ее непорядочностью. Тургеневу была известна отрицательная реакция ближайшего окружения Шевченко на это сватанье. В письме к П. Анненкову от 31 августа 1860 года он сообщал, что «по письму таинственной Марьи Александровны Макаров поскакал расстраивать свадьбу Шевченко» (Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. — М.; Л., 1962. — Т. 4. — С. 121), на что П. Анненков в письме к Тургеневу от 5 сентября 1860 года ответил: «Не мудрено, что Макаров собирался ехать расстраивать свадьбу Шевченка, потому что он женится на Лукерье, той толстой Лукерье, которая нам давала ужинать у Варвары Яковлевны Карташевской и которая выходит за Шевченко, чтобы раздразнить горничных — девчат Карташевских. Что за чушь!» (Там же. — С. 497). В своей заметке к цитированному письму Тургенева от 31 августа 1860 года П. Анненков уточнил: «При моем отъезде из Аахена Н. Я. Макаров еще оставался там, так как свадьба Шевченко с горничной девушкой графини Карташевской расстроилась сама собой за отказом невесты» (Анненков П. В. Литературные воспоминания, с. 453).

...несмотря на это запрещение, написал два-три эскиза... — Изобразительное наследие Шевченко периода ссылки насчитывает несколько сот произведений.

...воображал, что открыл нечто новое... — Овладев распространенными тогда приемами офорта, Шевченко развивал их по-своему, сделав и свой вклад в развитие техники гравировального искусства в России и на Украине. /563/

Попередня     Головна     Наступна