Уклінно просимо заповнити Опитування про фемінативи  


[Воспоминания о Тарасе Шевченко. — К.: Дніпро, 1988. — С. 461-466; 581.]

Попередня     Головна     Наступна





А. К. Дорошкевич

ШЕВЧЕНКО В КРЕСТЬЯНСКИХ ПРЕДАНИЯХ



...Есть и другой ряд фактов, объективно показывающих, как глубоко проник Шевченко в сознание украинского крепостного крестьянина. Еще в 1859 г. Михаил Максимович писал поэту из Про-/462/хоровки: «А на правой стороне Днепра Вы стали лицом мифическим, о котором идут уже баснословия и легенды наравне с преданиями старых времен». Это очень характерное замечание: еще тогда, когда значение поэзии Шевченко не вполне осознала интеллигенция (в те времена — в значительной степени поместная), крестьянские массы уже творили о нем «баснословия и легенды». Прежде всего это заметно на Правобережье, откуда происходил сам Шевченко и где компактной массой в тяжелых экономических условиях жили крепостные...

Справедливость замечания Максимовича подтверждается и нашими современными наблюдениями. Один из моих корреспондентов, учитель Прохоровской трудшколы С. Дерева делится такими своими соображениями:

«Разные слои крестьянства по-разному относятся к Шевченко и неодинаково представляют его себе. Один дед, бывший казак из Сушек (соседнее с Прохоровкой село), 85 лет, заявил, что он о Шевченко ничего не знает, не приходилось, мол, с ним встречаться, не интересовался им. «Вы, — говорит, — расспросите лучше у бывших крепостных, — они о нем больше знают». То же самое я слышал от трех-четырех стариков даже в Прохоровке. Те же из бывших казаков, которые видели Шевченко, рассказывают о нем без всякого «легендарного» элемента. Когда же я расспрашивал бывших крепостных, то у них всех Шевченко тесно связывается с «волей», которую он якобы для них добывал. Крепостные больше знают о Шевченко именно благодаря этой самой «воле»... Не является ли этот этнографический факт еще одним доказательством гого, что социально Шевченко был идеологом закрепощенного крестьянства?

Нам известен цикл легенд, связанных с необычными похоронами Шевченко. Возмущение и паника среди польского панства увеличивали популярность поэта в среде крестьян, которые тысячами принимали участие в похоронах. Галицкий журнал «Правда» в 1891 г. писал: «Память о Шевченко жила в народе: он давно стал героем народных преданий и песен, время уже приниматься за собирание из уст народа всего того, что сохранилось в народной памяти о Шевченко. Был брошен лозунг собирать эти народные предания и легенды среди людей, которые непосредственно встречались с Шевченко и были с ним знакомы. Вследствие этих мер украинских народников и почитателей Шевченко не только обогатилась мемуарная литература о нем, но и появились посвященные ему крестьянские предания. Этот материал охотно печатала «Киевская старина». Среди материалов, имеющихся в записях В. Беренштама, Н. Беляшевского, М. Васильева, А. Крымского, А. Смоктия, мы видим две категории записей: к одной группе принадлежат те из них, которые более-менее приближаются к известным фактам жизни Шевченко, а к другой — записи фантастические, характерные преимущественно для крестьянства как определенного класса общества, для его понимания творчества и личности Шев ченко. Если первая группа записей принадлежит к биографическому ряду, то вторая группа скорее относится к фольклору, свидетельствуя о том, как именно, с какой стороны крестьянские массы представляют себе такую титаническую фигуру, как Шевченко, в силу социальных обстоятельств и своего дарования, став-/463/шего объектом народной легенды и народного творчества. По справедливому замечанию Н. Беляшевского, «одни из фактов, более мелкие, привлекают внимание народа ненадолго и быстро исчезают; другие — касающиеся существенных сторон жизни, больше возбуждают народную мысль и оставляют после себя глубокие следы; истолкование их народом в форме песен, рассказов, легенд, анекдотов и т. д. дает богатый материал как для характеристики народного мировоззрения, так и для того, чтобы выяснить технику появления и развития таких народных произведений».

В самом деле: минуло несколько десятков лет; поколение, видевшее Шевченко собственными глазами или хотя бы принимавшее участие в его похоронах под Каневом, почти все сошло в могилу. Отдельные остатки этого поколения со дня на день ждут своей очереди, да и семидесятилетняя давность событий стерла из памяти всякую реальность красок и второстепенных эпизодов. Вместе с тем, через школу, газету, ежегодные празднования, получили распространение действительные факты жизни Шевченко, — приглушив тот неопределенный устный вариант, в основе которого могли лежать и реальные факты. Однако предания о Шевченко не умирают среди крестьянства (среди бывших мещан они, видимо, умерли: по крайней мере, даже следов их нам не удалось найти в Киеве или в Переяславе). Конечно, редакция современных преданий больше напоминает вторую группу, охарактеризованных выше записей XIX в., нежели первую. Современные предания скорее приближаются к устной легенде с сильной социальной окраской в тематике. Эта легенда уже лишилась черт суровой фактичности эпизодов. Она для каждого села «стандартна» и ограничена в своих тематических вариациях, причем эти вариации зависят от топографических и производственных черт той или иной местности. Например, житель с. Келеберды обязательно расскажет о том, как Шевченко шел по дороге и зашел в хату переночевать или пообедать. Прохоровка более всего вспоминает о пребывании там Шевченко в связи с Максимовичем и Михайловой горой. Крестьянин из с. Вьюнища покажет место, где стоял дом Самойлова и упомянет о контрастности фигур революционного поэта и местного помещика. Приднепровское село Козинцы (под Переяславом) хранит вариант о том, как крестьяне перевозили поэта Шевченко «на ту сторону» к воспетому им селу Трахтемирову, причем «гонорар» получали не деньгами, а водкой.

Предания иногда связывают с Шевченко совершенно посторонние эпизоды (как это случилось с одной песней, где под именем «Шевченко» идет речь не о поэте, а просто о сыне «шевця»), но, по большей части, они обращаются в пределах одного или нескольких соседних сел. Миграция преданий происходит только по линии вертикальной — от шевченковского поколения к следующим, вплоть до учеников современной общеобразовательной школы. Младшее поколение крестьян с уважением взяло на учет тех немногочисленных стариков и старух, которые «видели» Шевченко или, по крайней мере, могут рассказать о нем какой-либо правдоподобный эпизод. Как только вы входите в шевченковское село, вас охотно проинформирует об этом крестьянин-возчик, учитель, секретарь сельсовета. Ибо каждое село, где доводилось побывать Шевченко во время его многочисленных поездок по Украине, очень /464/ гордится своим случайным посетителем, охотно создает о нем свои легенды и проявляет к нему свое «мемуарное» уважение. Бережет село и материальные признаки пребывания там Шевченко. Скажем, на Михайловой горе (с. Прохоровка) вы увидите огромный «шевченковский» дуб, сидя под которым, поэт любовался днепровскими далями во время своих посещений семьи Максимовича. А в Переяславе непременно покажут старую вербу, переплевшуюся своими двумя одинаковыми стволами, которую будто бы посадили Шевченко и Козачковский в знак своей искренной и неразрывной дружбы. И так повсюду. Везде вокруг какого-либо истинного факта создается много легенд, множество сомнительных (с фактической стороны) преданий, свидетельствующих о глубоком интересе к поэту и о том, какой именно своей чертой Шевченко воздействовал на воображение местной крестьянской стихии.

Ныне кардинально изменился социальный рельеф села, духовная жизнь и культурные интересы из помещичьих палат перешли в крестьянскую хату. Даже ветхому деду теперь уже трудно постичь состояние бывшего бесправного крепостного и вспомнить о роли Шевченко, который в силу обстоятельств вынужден был посещать и эти ненавистные барские «палаты». Однако такие старики во многих шевченковских селах охотно рассказывают о том, что сохранила их ненадежная и изменчивая память. Потому Киевский филиал Института Тараса Шевченко решил обследовать те села, которые посещал Шевченко во время своих поездок, и записать осколки давних крестьянских преданий о поэте. Филиал обратился к ряду своих корреспондентов, которые охотно фотографируют места пребывания Шевченко и собирают местные предания. Некоторый, далеко не полный материал уже есть в нашем распоряжении. Материал этот, разумеется, имеет неодинаковую ценность, но он наглядно показывает, какой образ своего певца усвоили крестьянские массы, преимущественно потомки бывших крепостных. Приведем несколько образцов, а затем вернемся к их оценке.

1. Я видел Шевченко как вот вас. В тот год воля вышла. У нас, в Келеберде, как раз был храм (на Троицу). Я еще мальчишкой был тогда и зашел к своему тестю, Никифору Светличному. Он был помещичий, им как раз бумаги о воле раздавали. А тут вдруг какой-то чужой человек — красивый, молодой — что-то рассказывать стал. Шел этот человек дорогой и спрашивает тестя: «Нельзя ли пообедать?» Тесть и дал ему пообедать. Одет он был в простой серяк, в ботиночках... Это и был Тарас Шевченко. Тесть возьми да и покажи ему ту бумагу, что ему от помещика, господина Панютина, дана была. Шевченко говорит: «Береги эту бумагу, никому не показывай, а то беда тебе будет». А брат моего тестя пошел к Панютину, да и показал эту бумагу. Панютин велел им порвать ее. Они и порвали... Вот, немного погодя, пошел тесть на базар в Канев, а в Каневе Тарас бродил. Тарас и спрашивает: «А где ж бумага?» — «Порвал», — говорит тесть. «Дурень же ты: та бумага еще пригодилась бы вам», — так сказал Тарас.

А когда обедал, то показывал на Чернечью гору и сказал: «Вот та гора — видишь, — там Тарас будет похоронен». Тестю и невдомек, о ком это он говорит, а тут через три года его там и хоронили. Много келебердян ездило на похороны. Я там не был, не нашлось лодки /465/ (Келеберда на левом берегу Днепра. — А. Д.), а отец с тестем ездили. Говорили, что каневские девчата вынесли гроб на самую гору, а народу было — страх (записано мною в с. Келеберда Гельмязевского района от Никиты Кривошеи, род. в 1847 г.).

2. Видел я Шевченко целый год чуть не каждый день. Я тогда пастухом был и пас скот под Максимовичевой горой. Шевченко приходил к нам, пастухам, гостинцы давал, а мы ему танцевали. Жил он у Максимовича, отличался от других людей — простой такой, с людьми хорошо обходился. Бывало, забредет скотина в шкоду к Максимовичам, так Шевченко просит Максимовича не сердиться на людей. Шевченко любил собирать старух, девчат для песен и сказок. Бабу Московчиху Василину особенно часто звал Шевченко. Она много знала старинных сказок и песен. Люди очень уважали Шев-/466/ченко, потому что он, бывало, и малого не пропустит, чтобы не поздороваться, шапку не снять. Не успеешь перед ним первым шапку скинуть. Под дубом, который и сейчас есть, он каждый день сидел да все что-то писал. По праздникам они, бывало, с Максимовичем соберут человек 30 — 40: люди поют, а они записывают. Шевченко рассказывал, что потом будет на свете, часто забавлялся с детворой. Его и малыши любили. Бывало, накупит конфет, соберет детвору и рассыпает конфеты, а дети подбирают. Как мать дитя любит, так Шевченко любил детей, особенно маленьких — лет трех. Возьмет, бывало, такого ребенка, обласкает, гостинцев надает, играет с ним, а дети к нему так и липли. Иной раз люди удивлялись, что вот он такой умный, а с детьми возится (записано прохоровским учителем С. Деревой в с. Прохоровке того же района от Пушкаря Пантехи, 86 лет, бывшего крепостного).

3. ...В Качановке он не застал Василия Васильевича (Тарновского, у которого действительно бывал Шевченко. — А. Д.). Все что-то писал и рисовал под дубом. Я тогда был еще неграмотный и не знал, что такое он там делает. Под дубом этим Василий Васильевич повесил бронзовый портрет. Ухаживал за Надеждой Васильевной, сестрой Василия Васильевича (отца). На село, я не видел, чтобы ходил. Мужики (рассказчик принадлежал к помещичьей дворне. — А. Д.) о нем долго ничего не знали... (записано студенткой Киевского института народного образования т. Пелещук в с. Власовке, близ Качановки, бывшего Борзнянского уезда от Опанаса Пелещука, род. в 1845 г.).

4. Было это давно, еще в крепостные времена. Малый Иржавец (так называется наша деревня) принадлежал тогда мелкому помещику Зализку... Однажды, как раз в жнива, выгнали нас хлеб жать в поле (в обеденное время. — А. Д.)... Вдруг видим, по Киевской дороге какой-то человек идет и прямо к нам. Подошел он к людям — плотный, одет хорошо — поздоровался с нами и попросил разрешения в холодке присесть... Немного погодя, слово по слову, разговорились мы с этим человеком.

 — Откуда же вы идете, куда и зачем? — спросил кто-то из жнецов.

 — Да вот, иду из Киева, а куда — куда придется, а зачем — срисовываю церкви старые, дома, а может, и что интересное услышу от старых людей, то и запишу себе на памятку.

(Далее рассказывается, как барский приказчик стал гнать людей, чтобы за работу брались, а Шевченко их оборонял, как приехал помещик и пустился догонять Шевченко, но тот куда-то исчез (пересказано В. Степаненко из с. Полствин, Каневского района, со слов Андрея Кутового, слышавшего от покойной бабки).

Эти и подобные предания часто расходятся с действительными фактами или немилосердно путают хронологию... Однако не в хронологической и биографической точности их сила: они еще раз доказывают такую близкую связь украинского поэта с народными массами, какой не найти во всей мировой литературе.












А. К. Дорошкевич

ШЕВЧЕНКО В КРЕСТЬЯНСКИХ ПРЕДАНИЯХ

(С. 461 — 466)


Впервые опубликовано на украинском языке в ж. «Життя й революція» (1929. — № 3. — С. 110 — 115). Печатается по первой публикации.

Дорошкевич Александр Константинович (1889 — 1946) — украинский советский литературовед и педагог. Возглавлял Киевский филиал Института Тараса Шевченко, собиравший печатные и рукописные материалы о жизни и творчестве Шевченко, а также народные предания о нем.

...Максимович писал поэту... — Приводимая цитата взята из письма М. А. и М. В. Максимовичей Шевченко от 6 октября 1859 г. (Листи до Т. Г. Шевченка, с. 167).

...Галицкий журнал «Правда» в 1891 году писал... — Имеется в виду статья «Народна пам’ять про Шевченка» за подписью Ю. В. во львовском журнале «Правда» (1891. — № 2. — С. 95 — 97).

...в записях В. Беренштама... — Статья «Т. Г. Шевченко и простолюдины, его знакомцы» в ж. «Киевская старина» (1900. — № 2. — С. 248 — 260).

...А. Крымского... — Статья «Народна пам’ять про Шевченка» (Зоря. — 1891. — № 5. — С. 96) перепечатана также в кн.: Кримський А. Розвідки, статті та замітки. — К., — 1928. — С. 19.

...дом Самойлова... — Помещик Самойлов Степан Никифорович, владелец села Вьюнище. Шевченко познакомился с ним в августе 1845 года и жил у него на протяжении двух недель в декабре того же года, написал за это время несколько литературных произведений, нарисовал вид села (Т. VII. — Кн. 2. — № 117). Поскольку Шевченко в это время болел, С. Самойлов посоветовал ему обратиться к переяславскому врачу А. Козачковскому; в письме к последнему от 16 июля 1852 года Шевченко передал С. Самойлову привет из Новопетровского укрепления (Т. 6. — С. 77).

...воспетому им селу Трахтемирову... — Упоминания о Трахтемирове есть в стихотворении Шевченко «Сон» («Гори мої високії») (Т. 2. — С. 42) и в повести «Близнецы» (Т. 4. — С. 17 — 19, 115, 126).

...за Надеждой Васильевной... — Н. В. Тарновской.











Попередня     Головна     Наступна


Етимологія та історія української мови:

Датчанин:   В основі української назви датчани лежить долучення староукраїнської книжності до європейського контексту, до грецькомовної і латинськомовної науки. Саме із західних джерел прийшла -т- основи. І коли наші сучасники вживають назв датський, датчанин, то, навіть не здогадуючись, ступають по слідах, прокладених півтисячоліття тому предками, які перебували у великій європейській культурній спільноті. . . . )



 


Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть ціле слово мишкою та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.